Chodziłem po ziemi..: Дж.Остин. Как производить действия с помощью слов

«UNIVERSITY LIBRARY» Editorial Council

Natalia Avtonomova, Tatiana Alekseeva, Mikhail Andreev, Vyacheslav Bakhmin, Maria Vedeniapina, Ekaterina Genieva, Yuri Kimelev, Alexander Livergant Boris Kapustin, Frances Pinter, Andrei

Poletaev, Irina Savelieva, Lorina Repina, Alexei Rutkevich, Alexander Filippov

ОСТИН Джон

О 76 ИЗБРАННОЕ. Перевод с англ. Макеевой Л. Б., Руднева В. П. — М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999. — 332 с.

ISBN: 5-7333-0010-8

Первый на русском языке сборник работ широко известного британского философа XX в. Джона Остина дает довольно полное представление о его взглядах, в частности о разрабатываемой им философии обыденного языка, оказавшей сильное влияние на развитие современной лингвистики и логики.

Книгу с интересом прочтут философы, лингвисты, психологи, все, кто интересуется аналитической философией.

ББК87.3

^ф Перевод с англ. яз. Коллектив авторов ^ф Предисл. к изданию Назарова 0. А. ^ф Художественное оформление Жегло С. ® Идея-Пресс, 1999 ^ф Дом интеллектуальной книги, 1999

Содержание

От издателя............... . 7

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

ОТ ИЗДАТЕЛЯ АНГЛИЙСКОГО ТЕКСТА.......... 13

ЛЕКЦИЯ I................. 15

ЛЕКЦИЯ II................. 24

ЛЕКЦИЯ III................ 34

ЛЕКЦИЯ IV................. 44

ЛЕКЦИЯ V................. 54

ЛЕКЦИЯ VI................. 64

ЛЕКЦИЯ VII ................ 76

ЛЕКЦИЯ VIII................ 84

ЛЕКЦИЯ IX................. 94

ЛЕКЦИЯ X................. 103

ЛЕКЦИЯХ!.................. 112

ЛЕКЦИЯ XII ................ 123

СМЫСЛ И СЕНСИБИЛИИ

Предисловие переводчика........... 139

Предисловие............... 141

РАЗДЕЛ I................. 143

РАЗДЕЛ II................. 146

РАЗДЕЛ III................ 156

РАЗДЕЛ IV................ 166

РАЗДЕЛ V................ 174

РАЗДЕЛ VI................ 181

РАЗДЕЛ VII................186

РАЗДЕЛ VIII................ 198

РАЗДЕЛ IX................ 203

РАЗДЕЛ X................. 217

РАЗДЕЛ XI .............. 237

СТАТЬИ

ЧУЖОЕ СОЗНАНИЕ............... 247

ИСТИНА................. 290

ЗНАЧЕНИЕ СЛОВА............... 308

Предметный указатель............ 327

От издателя

ОСТИН Джон (Austin John Langshaw — родился 26 марта 1911 г. в Ланкастере, Англия; умер 8 февраля 1960 г. в Оксфорде, Англия) — британский философ-аналитик, представитель лингвистической философии. Получил образование в Оксфордском университете, где впоследствии стал профессором философии (1952-1960).

В основе концепции Остина лежит идея аналитической философии о том, что главной целью философского исследования является прояснение выражений обыденного языка. Поскольку значительная часть работы по анализу обыденного языка осуществлялась скорее в обсуждениях, чем в печати, постольку у Остина сравнительно мало опубликованных работ. Студенты собрали и обработали его лекции, которые были изданы посмертно. Взгляды Остина не носят систематического характера. Многие выступления Остина были направлены против неверного, т. е. нарушающего логику, «обыденного» языка, употребления слов и целых фраз отдельными философами, но основной вклад Остина состоит в проницательных замечаниях об употреблении таких терминов, как «знать» и «истинный». Согласно Остину, сказать, что я что-то знаю, не значит просто утверждать это что-то. Последнее, строго говоря, означает просто, что я так полагаю, а не то, что я знаю это; так что если человек что-либо утверждает, то его можно спросить, знает он это или нет.¹ Специфический характер познания усматривается на основании тех возражений, с которыми может встретиться наша претензия на знание. Прежде всего могут быть поставлены под сомнение наш прошлый опыт и наши нынешние возможности. Остин, в частности, подверг критике широко распространенную в аналитической философии теорию «чувственных данных», т. е. содержания

¹ Other Minds // Logic and Language, 2nd series. Oxford: Basil Btackwell 1953, p. 124

ощущения и восприятия, якобы непосредственно постигаемых в познавательном акте. Общее философское возражение против возможности знать ощущения других людей иногда принимает форму вопроса о степенях уверенности. Остин считает, что на самом деле никогда нельзя быть уверенным в своих же собственных ощущениях. Мы не только можем их неправильно назвать или обозначить,² но и можем испытывать неуверенность относительно их и более основательным образом.³ Например, мы можем просто быть недостаточно знакомы с данным ощущением, чтобы позволить себе уверенно судить о нем,⁴или мы можем пытаться «распробовать» свое ощущение более полно. Кроме того, добавляет Остин, за термином «знать» обычно следует вообще не прямое дополнение, а придаточное предложение с союзом «что» и, когда этот факт полностью осознан, различие между якобы познанными ощущениями и другими видами знания теряет всякое правдоподобие.⁵ Общее философское возражение против всех претензий на знание, согласно Остину, выражено в следующем рассуждении: знание не может быть ошибочным, а «мы, по-видимому, всегда или практически всегда подвержены ошибкам».⁶ Но такого рода возражение обнаруживает внутреннюю связь между глаголом «знать» и такими «исполнительными» словами, как «обещать», которая и лишает это возражение его силы. Фраза «я знаю» — не просто «описательная фраза», в некоторых важных отношениях она является ритуальной фразой, подобно фразам «я обещаю», «я делаю», «я предупреждаю» и т. п.⁷ Прилагательное «истинный», по Остину, не должно применяться ни к предложениям, ни к суждениям (propositions), ни к словам. Истинными являются высказывания (statements).⁸ Фактически можно сказать, что высказывание истинно, когда историческое положение дел, с которым оно соотносится посредством разъясняющих соглашений..., однотипно тому положению дел, с которым употребленное предложение соотносится посредством описательных соглашений.⁹ А всякая попытка сформулировать теорию истины как образа оказывается неудачной вследствие чисто конвенционального характера отношения между символами и тем, к чему эти символы относятся. Остин считает: многие фразы, рассматриваемые часто как высказывания, вообще не должны рассматриваться как истинные или

² How to Ύ^//Proceedings of the Aristotelian Society, 1952-1953, v. 1Щ, pp. 230-256

³ Other Minds, p. 135.

⁴ Там же, p. 137.

⁵ Там же, p. 140ff.

⁶ Там же, p. 142.

⁷ Там же, p. 146ff.

⁸ Truth // Proceedings of the Anstotelian Society, Suppl. Vol. XXIV, 1950, pp. 111-134.

⁹ Там же, р. 116.

ложные, как, например, «формулы в исчислении... определения... исполнительные фразы... оценочные суждения... [или] цитаты из литературных произведений».¹⁰ Признание этого факта дает возможность избежать многих затруднений в теории истины.

Другая проблема, стоявшая в центре внимания Остина, — возможность познания «чужих сознаний» и его отражение в языке. Остин надеялся, что в результате его деятельности возникнет новая дисциплина, являющаяся симбиозом философии и лингвистики, — «лингвистическая феноменология». Он полагал, что познание сознания других людей включает особые проблемы, но, подобно познанию любого другого вида, оно основывается на предшествующем опыте и на личных наблюдениях. Предположение о том, что это познание переходит от физических признаков к фактам сознания, ошибочно.¹¹ Остин считает, что вера в существование сознания других людей естественна, обоснований требует сомнение в этом. Сомневаться в этом только на основании того, что мы не способны «самонаблюдать» восприятия других людей, значит идти по ложному следу, ибо дело здесь попросту в том, что, хотя мы сами и не наблюдаем чувств других людей, мы очень часто знаем их.¹²

Важное место в ранних работах Остина занимает введение понятий пер-формативиого u констатирующего высказываний, которое он рассматривает как очередной шаг в развитии логических представлений о границе между осмысленными и бессмысленными высказываниями. Под первым он понимал высказывание, являющееся исполнением некоторого действия («Я обещаю, что...»), под вторым — дескриптивное высказывание, способное быть истинным или ложным. В дальнейшем эти идеи были преобразованы в теорию речевых актов (speech act theory). В целостном виде они были изложены Остином в курсе лекций под названием «How To Do Things With Words», прочитанном в Гарвардском университете в 1955 г. Единый речевой акт представляется Остину трехуровневым образованием. Речевой акт в отношении к используемым в его ходе языковым средствам выступает как локутивный акт; в отношении к манифестируемой цели и ряду условий его осуществления — как иллокутивный акт; в отношении к своим результатам — как перлокутив-ный акт. Главным новшеством Остина в этой схеме является понятие иллокуции, т. к. локуцией всегда занималась семантика, а перлокуция была объектом изучения риторики. Остин не дает точного определения понятию «иллокутивный акт». Он только приводит для них примеры¹³ — вопрос, ответ, инфор-

¹⁰ Гам же, р. 131.

¹¹ Other Minds,?. 147ff.

¹² Гам же, p. 158ff.

¹³ How To Do Things With Words. Oxford. Clarendon Press, 1962, p. 8.

ммрование, уверение, предупреждение, назначение, критика и т. п. Остин пытается обнаружить отличительные признаки иллокуции. В дальнейшем Стросон Ф. свел замечания Остина к четырем признакам, из которых главными являются признаки целенаправленности и конвенционалъности. Остин считал, что в отличие от локутивного в иллокутивном акте конвенции не являются собственно языковыми. Однако ему не удалось объяснить, в чем состоят эти конвенции. Остину принадлежит и первая классификация иллокутивных актов. Он полагал, что для этой цели нужно собрать и классифицировать глаголы, которые обозначают действия, производимые при говорении, и могут использоваться для экспликации силы высказывания, — иллокутивные глаголы. С точки зрения современного уровня развития лексической семантики классификация Остина выглядит довольно грубым приближением к сложной структуре данного объекта исследования. Теория «речевых актов» оказала большое влияние на современную лингвистику и логику (т. н. иллокутивная логика_г трактующая речевые акты как интенциональные действия говорящего).

Библиография

1. Are There A Priory Concepts // Proceedings of the Aristotelian Society, 1939, v. XVIII,

pp. 83-105.

2. A Plea for Excuses // Proceedings of the Aristotelian Society, 1956-1957, v. LVII, pp. 1-

30.

3. Ifs and Cans. London: Oxford University Press, 1956.

4. Philosophical papers. Oxford. Clarendon Press, 1961.

5. Sense and Sensibilia. Oxford. Clarendon Press, 1962.

6. How To Do Things With Words. Oxford. Clarendon Press, 1962.

7. Чужое сознание // Философия, логика, язык. M.: Прогресс, 1987, ce. 48-96.

8. Слово как действие //Новое β зарубежной лингвистике. Вып. 17. М.: Прогресс, 1989,

ее. 22-129.

9. Значение слова //Аналитическая философия: Избранные тексты. М.: Изд-во МГУ,

1993, се. 105-120.

10. Истина //Аналитическая философия: Становление и развитие (антология). М.: Дом интеллектуальной книги, Прогресс-Традиция, 1998, се. 174-191.

11. (об Остине) Хилл Т. И. Теории познания. Пер. с англ. М., 1965, се. 489-492.

КАК ПРОИЗВОДИТЬ

ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ

ОТ РЕДАКТОРА АНГЛИЙСКОГО ТЕКСТА

ПУБЛИКУЕМЫЕ ЛЕКЦИИ были прочитаны Остином в Гарвардском университете в 1955 году в рамках Джемсовского курса.¹ В кратком примечании Остин объясняет, что в основе этих лекций лежат взгляды, «сложившиеся еще в 1939 году. Я уже использовал их в статье «Чужое сознание», опубликованной в «Материалах Аристотелевского общества (Proceedings of the Aristotelian Society)», дополн. том XX (1946), с. 173 и ел., и вскоре мне удалось показать еще одну скрытую часть этого айсберга, выступая в различных научных обществах...». В1952-1954 годах Остин читал в Оксфорде курс лекций, который он назвал «Слова и действия». Каждый год он частично перерабатывал конспекты, охватывающие приблизительно тот же материал, что и Джемсовский курс, для которого он написал новый текст, хотя в него вошли и некоторые страницы прежних конспектов. Именно эти записи Остина были последним по времени текстом, посвященным данной теме. По нему он и продолжал читать в Оксфорде, лекции на тему «Слова и действия», внося мелкие исправлении и небольшие добавления на полях.

В настоящем издании содержание этих лекций воспроизводится с максимальной точностью при минимальной редакторской правке. Сам Остин, несомненно, придал бы им более подходящую для печати форму, он, по-видимому, сократил бы резюме предыдущих лекций, которыми начинается каждая из последующих, и, безусловно, развил бы многие положения своих конспектов, как он это делал в ходе чтения лекций. Однако большинство читателей предпочтут получить именно то, что было написано его рукой, а не о, что он, как кому-то кажется, опубликовал бы, или, как кому-то помнится, говорил в лекциях; поэтому читатели, надо думать, не станут сетовать на некоторые несовершенства формы и стиля и на непоследовательность в употреблении терминов.

¹ Ежегодный цикл лекций на философские, языковедческие и другие темы, который читают видные ученые; назван в часть американского философа и психолога Уильяма Джемса (1842-1910). — Прим. ред.

rr.....

И все же эти лекции не воспроизводят конспекты Остина с полной точностью. Это объясняется следующим. Большая часть материала, особенно на первых страницах каждой лекции, писалась полностью и оформлялась в виде предложений лишь с незначительными пропусками — частиц, артиклей. Часто в конце каждой лекции текст становился фрагментарным, а дополнения на полях писались очень сокращенно. В этих местах конспекты пришлось толковать и дополнять на основе материалов лекций 1952-1954 годов, о которых говорилось выше. Мы воспользовались еще одной возможностью проверить текст, сравнивая его с записями английских и американских слушателей, с текстом лекций о перформативных высказываниях, которую автор прочел на радио, и с магнитофонной записью лекции, названной Перформативы» и прочитанной в Готенберге в октябре 1959 года. О том, как использовались эти подсобные материалы, более подробно говорится в Примечаниях. Не исключено, что в процессе обработки в текст могла вкрасться та или иная фраза, от которой Остин отказался бы, но маловероятно, чтобы основные положения автора были искажены.

Дж. 0. Уормсон

ЛЕКЦИЯ I

(Si// 6, о чем я собираюсь здесь говорить, не является ни сложным, ни даже С//С спорным; единственное, что я бы мог применительно к этому поставить себе в заслугу, так это то, что предмет моего разговора соответствует истине, по крайней мере отчасти. Феномен, который я намерен обсудить, настолько распространен и очевиден, что я не могу себе представить, чтобы он был не замечен кем-либо до меня, по крайней мере в замечаниях, сделанных по другому поводу. Тем не менее я не встречал работ, полностью посвященных этой теме.

Среди философов слишком долго было укоренено убеждение, что «утверждение» может только «описывать» положение вещей или «утверждать нечто о каком-либо факте», который при этом должен быть либо истинным, либо ложным. Лингвисты, разумеется, регулярно указывали на то, что не все «предложения» (в их реальном употреблении) являются утверждениями:² так, традиционно помимо утверждений сами лингвисты выделяют вопросы и восклицания, предложения, выражающие команды или желания, уступительные значения. И философы, несомненно, не собирались отрицать существование таких особых предложений, если, конечно, не принимать в расчет в некотором смысле слишком свободное употребление термина «предложение» в значении «утверждение». Несомненно также и то, что как лингвисты, так и философы очень хорошо отдавали себе отчет в том, насколько трудно отграничить, скажем, те же вопросы, команды и так далее от утверждений при помощи тех тощих средств, которые предоставляет грамматика, таких, например, как порядок слов, модальность (mood), и тому подобных: хотя, возможно, было про-

² Конечно, неправильно уже то, что предложение вообще может быть утверждением: оно, скорее, используется для высказывания утверждения, а само утверждение является «логической конструкцией» на основе этих высказываний.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

сто не принято обращать внимание на те трудности, которые благодаря этому факту возникают. Ибо как нам решить, что к чему относится? Каковы пределы и дефиниции каждого из подобных случаев? «

Но в последние годы многие вещи, которые ранее безоговорочно принимались философами и лингвистами в качестве «утверждений», были рассмотрены с новой тщательностью. Подобное рассмотрение началось достаточно косвенным путем, по крайней мере, в философии. Поначалу появилась точка зрения — которая, впрочем, не всегда формулировалась без излишнего догматизма, — в соответствии с которой утверждение (факта) должно быть «верифицируемым», и это привело к тому взгляду, в соответствии с которым многие «утверждения» суть лишь то, что может быть названо псевдоутверждениями. Прежде всего и с наибольшей очевидностью оказалось, что многие «утверждения» — вероятно, впервые это было систематически сформулировано КАНТОМ — представляют собой совершенную бессмыслицу, несмотря на их безупречную грамматическую форму; и дальнейшее открытие свежих типов бессмыслицы — хотя и никак не систематизированных, а если и объясняемых, то объяснения часто оставались таинственными — в целом приносило скорее пользу, чем вред. И все же мы, даже философы, накладываем определенные ограничения на количество бессмыслицы, которую мы готовы допустить до обсуждения: поэтому было так естественно продолжать в том же направлении и на следующей стадии исследования задать вопрос о том, следует ли вообще соответствующие многочисленные псевдоутверждения включать во множество «утверждений». Общими усилиями мы пришли к тому, что многие употребления, которые выглядят похожими на утверждения либо в целом, либо отчасти, не предназначены для сообщения некой новой информации о фактах: например, «этические пропозиции» полностью или частично призваны вызывать некие эмоции, или предписывать указания, или влиять на них определенным образом. Здесь, как и в предыдущем случае, одним из первых был КАНТ. Мы также часто употребляем конструкции, находящиеся за пределами традиционной грамматики. Пришло время, и мы увидели, что в обычные описательные утверждения вкрапливается множество особых, запутанных слов, вовсе не служащих для того, чтобы прибавить какое-то новое свойство к описываемой реальности, но, скорее, для того, чтобы обозначить (но не сообщит^ о них) некие обстоятельства, при которых было сделано утверждение, или оговорки, которые надо сделать о его субъекте, или то, как именно оно должно быть понято, и тому подобное. Для того, чтобы игнорировать эти возможнос-

_______________________________________________________________Лекция I

ти, было придумано понятие «дескриптивной» ошибки — не очень-то подходящее название, ведь само слово «дескриптивный» уже имеет специальное значение. Не все истинные или ложные утверждения являются дескрипциями, по этой причине я предпочитаю употреблять слово «констатив». Исходя из вышеизложенного, можно сказать, что хотя бы отчасти мы показали, по крайней мере предприняли попытку показать, что многие традиционные философские затруднения возникали благодаря ошибке — ошибке понимания в качестве прямых утверждений о фактах таких употреблений, которые либо вообще (в некотором любопытном неграмматическом смысле) были бессмысленными, либо были предназначены для чего-то совершенно другого.

Что бы мы ни думали о какой-либо из этих точек зрения или предположений, мы, так или иначе, лишь весьма сожалея о той изначальной путанице, в которую были вовлечены философские доктрины и методы, не можем не признать, что они, эти взгляды и предположения, совершили революцию в философии. Если кто-нибудь захочет назвать это величайшим и наиболее благотворным событием в ее истории, я не стану считать это слишком сильным заявлением. Неудивительно, что изначально эти новации были половинчатыми и parti pris³ преследовали посторонние цели — с революциями так обычно и бывает.

ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ ВЫЧЛЕНЕНИЕ ПЕРФОРМАТИВА⁴

УПОТРЕБЛЕНИЯ того типа, которые мы должны будем здесь рассмотреть, в целом, конечно, не являются разновидностью бессмыслицы, хотя злоупотребление [misuse] ими вполне может, как мы увидим, производить своего рода «бессмыслицу». Скорее, они входят в другой класс — «маскарадных костюмов». Но это не означает, что для какого-либо вида этого класса обязательно нужно надевать костюм утверждения о факте. Но все же так оно обычно и бывает. И самое удивительное, что это происходит тогда, кода подобные маски выступают в своей наиболее эксплицитной форме. Лингвисты, я уверен, проглядели эту «обманку», философы в лучшем случае натыкались на нее случайно.⁵ Поэтому удобнее будет вначале исследовать этот феномен в его заводящей в тупик [misleaihg]

³ Тем самым (франц.) — Прим. перев.

⁴ Все сказанное в этих разделах носит предварительный характер и может быть пересмотрено в свете изложенного в последующих разделах.

⁵ Из всех людей лучше других осознавать истинное положение вещей должны были бы юристы. Но, скорее всего, они уступят собственным смехотворным фикциям, гово-

рящим, что «юридические» утверждения являются утвер:

Государственная иностранной литератур им. М. И. Рудоминс

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

форме для того, чтобы выявить его характерные особенности по контрасту с особенностями утверждений, которые этот феномен «передразнивает».

Мы рассмотрим в качестве первых примеров несколько употреблений, которые безусловно опознаются в качестве грамматических утверждений и при этом не являются бессмысленными и не содержат никаких опасных словесных сигналов, по которым философы теперь распознают или делают вид, что распознают (забавные слова, такие, как «хороший» или «все», подозрительные вспомогательные глаголы как «должен» или «может», а также сомнительные построения типа условных гипотетических); во всех этих употреблениях будут присутствовать однообразно употребленные глаголы в позиции первого лица единственного числа активной изъявительной конструкции.⁶ Можно обнаружить в речи употребления, удовлетворяющие этим условиям, и в то же время:

A. они ничего не «описывают» и ни о чем не «сообщают», ничего не констатируют, не являются «истинными или ложными»; а также

B. употребление этих предложений является частью поступков или действий, которые в обычных случаях не описываются как говорение о чем-либо.

Последнее не так парадоксально, как звучит на первый взгляд или как я это намеренно пытался заставить прозвучать: на самом деле примеры, которые я сейчас приведу, скорее, разочаровывают. Примеры: (Ε. α) «Да (I do) ( в смысле: «Я согласен взять эту женщину в жены»)» — как

употребление в ходе брачной церемонии.⁷(Е. Ь) «Нарекаю этот корабль "Королевой Елизаветой"» — употребляется, когда

разбивают бутылку шампанского о нос корабля.

(Е. с) «Завещаю наручные часы своему брату» — употребляется в завещании. (E. d) «Спорим на шесть пенсов, что завтра будет дождь».

В этих примерах кажется ясным, что употреблять предложения (при определенных обстоятельствах, разумеется) не значит описывать мое действие в акте употребления того, что я говорю, или утверждать, что я что-то делаю:

⁶ Не без задней мысли: все они являются «эксплицитными» перформативами, принадлежащими к тому преобладающему классу речевых актов, которые позже будут названы «экзерситивами».

⁷ Остин осознал, что выражение «I do» не употребляется в брачной церемонии, слишком поздно, чтобы исправить эту ошибку. — Прим. ред. англ. текста Дж. 0. Урмсона,

______________________________________________________________ Лекция I

скорее, это значит производить само действие. Ни одно из приведенных употреблений не является ни истинным, ни ложным. Я утверждаю это как нечто очевидное и не собираюсь даже этого доказывать. Это не нуждается в доказательстве подобно тому, как выражение «Да пошел ты!..» не является ни истинным, ни ложным: возможно, конечно, чтобы последнее употребление «служило для передачи информации», но это совсем другое дело. Назвать корабль и означает произнести (в соответствующих обстоятельствах): «Нарекаю и т. д.». Когда я говорю перед алтарем: «Да, я согласен», я не сообщаю о своей женитьбе — я самими этими словами принимаю участие в совершении юридического акта своей женитьбы.

Как мы должны обозначить предложение или употребление подобного рода?⁸ Я предлагаю назвать его перформативным предложением, или пер-формативным употреблением, или для краткости просто «перформативом». Термин «перформатив» будет нами употребляться применительно к различным родственным конструкциям примерно так же, как, например, употребляется термин «императив».⁹ Это название, конечно, производно от «perform» (представлять, осуществлять, исполнять) — обычного глагола в сочетании с существительным «действие» (action): оно указывает на то, что произнесение высказывания означает совершение действия, и данном случае неверно думать, что имеет место простое произнесение слов.

Есть и другие термины, которые могут более или менее удовлетворительно заменить предыдущий в более специфичных случаях перформативных употреблений: например, многие перформативы являются контрактивными (сопровождающими заключение договора — «Спорим...») или декларативными («Объявляю войну»). Однако ни один из использующихся терминов не охватывает явление во всей его широте. Один технический термин приближается очень близко к тому, что нам нужно — «оператив», — в том строгом смысле, в котором он используется в той части юридического документа, которая касается, например, гарантий реализации сделки (передачи имущества

⁸ В наименьшей степени тем, что я уже сделал или еще только должен сделать.

⁹ «Предложения» формируют класс «употреблений», класс, который, по моему убеждению, должен быть определен грамматически, хотя я сомневаюсь в том, что подобное определение могло бы быть удовлетворительным. Перформативным употреблениям противопоставлены, например, по преимуществу «констативные» употребления: произвести констативное употребление (то есть употребить их с исторической референцией) значит, к примеру, сделать утверждение. Произвести перформативное употребление значит, к примеру, вызвать кого-то на спор. См. ниже об «иллокуции».

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

или чего-то такого), которая является главным объектом его рассмотрения, в то время как остальная часть документа просто «излагает» обстоятельства, при которых совершается эта сделка.¹⁰¹ " Но «оператйв» имеет и другие значения: в самом деле, он часто употребляется, когда просто хотят сказать о чем-то более чем «важном».

Я выбрал новое слово, которому, несмотря на то, что его этимология вполне прозрачна, мы не будем приписывать несвойственных ему значений.

МОЖЕТ ЛИ СЛОВО СТАТЬ ДЕЛОМ?

Должны ли мы теперь рассуждать таким образом:

«Заключить брак — это значит произнести несколько слов» или «Поспорить — это значит просто сказать что-нибудь»?

Подобная доктрина поначалу звучит странновато и даже диковато, но, если применить соответствующие меры предосторожности, она перестанет казаться странной.

Разумным возражением на это могло бы быть следующее (и его не следует недооценивать). В очень многих случаях возможно осуществление действия точно такого же типа, но без употребления каких бы то ни было слов, письменных или устных. Например, в какой-то стране я могу осуществить брак самим фактом сожительства, или я могу поспорить с тотализатором, опустив монету в отверстие. Поэтому мы, возможно, скорректируем наши соображения и скажем, что «произнести несколько определенных слов означает заключить брак», или «заключить брак в некоторых случаях значит просто произнести несколько слов», или «просто сказать что-то значит поспорить».

Однако возможно, что действительная причина того, почему подобные замечания таят в себе опасность, кроется в том очевидном факте, к подробному рассмотрению которого мы вернемся ниже и который в двух словах заключается в следующем. Употребление слов действительно есть обычное или даже главное событие в осуществлении определенного типа действия (спора или чего-то в том же духе), и это осуществление действия является целью употребления, но обычно и даже, может быть, никогда нельзя осуществить какое-либо действие при помощи одних только слов. В целом всегда необходимо,

¹⁰ Ранее я использовал термин «перформаторный», однако слово «перформатив» мне кажется предпочтительнее из-за его краткости, меньшей уродливости и большей традиционности его формы.

¹¹ Этим наблюдением я обязан профессору X. Л. Э. Харту.

____________________________________________________________Лекция I

чтобы обстоятельства, при которых употребляются слова, были бы соответствующими, и обычно является необходимым также, чтобы говорящий и другие участники речевого акта тоже совершали определенные другие действия, будь то «физические» или «ментальные» действия или даже действия произнесения каких-то других слов. Таким образом, чтобы назвать корабль, существенно, чтобы я был человеком, который уполномочен сделать это; чтобы заключить брак (в христианской традиции), существенно, чтобы я в этот момент не был женат на живой, здоровой и не разведенной со мной женщине, и так далее; чтобы состоялся спор, необходимо, чтобы другая сторона приняла заклад (для этого человек должен что-то сделать, например, сказать: «Идет!»); и трудно, как вы понимаете, сделать подарок, произнеся слова «Я тебе дарю это» и не имея при этом ничего в руках.

И далее в том же духе. Действие можно производить не только при помощи перформативных употреблений, в любом случае обстоятельства, включая другие действия, должны быть соответствующими. Но мы можем возразить, указав на нечто другое, что, правда, на этот раз будет серьезной ошибкой, особенно если мы начнем думать о внушающих благоговение перформативах, таких, как «Я обещаю, что...». Конечно, слова надо произносить «всерьез», и тогда они и будут восприниматься всерьез [имеются в виду, очевидно, такие примеры, как «Обещаю больше никогда не у нас может сложиться впечатление, что серьезность дышать»]. Это условие хотя и слегка мутновато, но его в целом вполне достаточно — это важнейшая банальность, необходимая при обсуждении сообщения типа «Да, я согласен взять в жены...» и любого другого употребления. В подобных обстоятельствах неуместно шутить или говорить стихами. Но в данном случае может сложиться впечатление, что они, эти употребления, используются в качестве визуальных знаков, информирующих нас о внутренних действиях: отсюда недалеко и до утверждения, что по многим причинам внешнее употребление является дескрипцией, истинной или ложной, события во внутреннем действии. Классическое проявление этой идеи может быть найдено в «Ипполите», когда Ипполит говорит:

Клялся мой язык, но не мое сердце

(или ум, или какой-либо другой «актер за сценой»).¹² Таким образом, «Я обещаю...» обязывает меня, налагает на меня духовные вериги.

¹² Однако я не имею в виду исключать всех, кто находится за сценой — осветителей, постановщика сцены, даже суфлера; я лишь возражаю против излишне назойливых дублеров.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

В этом примере мы явственно видим, как излишняя глубина или, скорее, торжественность как раз и приводит к безнравственному поступку. Потому что тот, кто говорит, что «обещание — это не пустые слова, но внутренний духовный акт», кажется твердым моралистом, противостоящим поколению поверхностных теоретиков: мы видим его таким, каким он сам видит себя, — обозревающим невидимые глубины этического пространства sui generis.¹³ Тем не менее он оправдывает Ипполита, прощает двоеженца, произнесшего I do 'Я беру в жены../, а не отдающего деньги за проигранный спор защищает от ответственности за его слова «Спорим...». Точность и моральность на стороне того, что мы скованы своим словом, как цепью.

Если мы исключим подобные фиктивные внутренние акты, можем ли мы тогда предположить, что все другие вещи, которыми в нормальном случае сопровождаются такие употребления, как «Я обещаю, что...» или «Я беру в жены эту женщину...», действительно описываются этими употреблениями и, следовательно, их наличие делает предложение истинным, а отсутствие — ложным? Хорошо, рассмотрим вначале последнее предположение, в соответствии с которым мы в самом деле говорим об употреблениях, имеющих место, когда то или другое нормальное обстоятельство отсутствует. В подобном случае мы ни за что не скажем, что это употребление было ложным, но, скорее, что это употребление — или, скорее, действие, например, обещание — пусто (недействительно, void), или сделано неискренне, или не может быть осуществлено, или что-то иное в этом роде. В конкретном случае спора или обещания, как и в случае многих других перформативов, предполагается, что индивид, употребляющий его, имеет определенное намерение, в данном случае намерение держать слово; и, возможно, из всего, что сопутствует речевому акту, именно намерение больше всего подходит на роль реального дескриптора или фиксатора выражение «Я обещаю». Разве мы, когда подобное намерение отсутствует, не говорим о «ложном» обещании? Все же сказать так не значит сказать, что употребление «Я обещаю, что...» является ложным в том смысле, что, хотя человек утверждает, что он что-то обещает, на самом деле он ничего не обещает или что если он описывает что-то, то он это описывает неверно — сбивает нас с толку. Нет, он все равно обещает: обещание здесь не является пустым, хотя оно и делается неискренне. Его употребление, возможно, заводит в тупик, возможно, оно обманчиво и, без сомнения, неверно, но оно не

¹³ Мы избегаем уточнений, так как пока они не важны. 22

_________________________________________________________________Лекция I

является ложью или ложным утверждением. Мы могли бы прояснить этот случай, сказав, что он подразумевает или инсинуирует ложь или введение в заблуждение (в том, что человек реально собирался сделать нечто) — но это совсем другое дело. Более того, мы не можем говорить о ложном споре или ложном крещении; а что мы на самом деле говорим о ложном обещании, обязывает нас не в большей степени, чем разговор о ложном движении. «Ложный» необязательно употребляется лишь применительно к утверждениям.

ЛЕКЦИЯ II

JJÀы должны были рассмотреть, как вы помните, некоторые случаи и смыс-С/1/f/лы (лишь некоторые, да поможет нам Бог!), в которых сказать что-либо означает сделать что-либо или в которых посредством говорения или в процессе говорения чего-либо мы совершаем какое-либо действие. Эта тема развивает одно из направлений — среди многих других — в современном движении философии, цель которого — оспорить сложившееся веками убеждение, в соответствии с которым сказать что-либо, по крайней мере во всех достойных внимания случаях, означает всегда и попросту утверждать Ч*го-либо. Это убеждение, будучи, несомненно, неосознанным, несомненно, ложным, представлялось философам вполне естественным. Мы должны научиться бегать, не умея ходить. Если бы мы никогда не совершали ошибок, как бы мы исправляли их?

Я начну с того, что постараюсь привлечь ваше внимание примерами, известными как перформаторы, или перформативы. На поверхности, по крайней мере с грамматической точки зрения, они выглядят как «утверждения»; тем не менее если рассмотреть их более пристально, то становится очевидно, что они не являются «истинными» или «ложными». «Истинность» же и «ложность»— традиционные характеристики утверждений. Один из наших случаев был, например «Да» (Я беру эту женщину в жены), употребляемое в ходе брачной церемонии. Здесь мы могли бы сказать, что самим произнесением этих слов мы, скорее, делаем нечто — а именно совершаем акт бракосочетания, — а не сообщаем о чем-либо, а именно о том, что мы сочетаемся браком. И акт

___________________________________________________________Лекция II

бракосочетания, подобно, к примеру, действию заключения пари по крайней мере, предпочтительно, (хотя это и не совсем точно), описывать как произнесение определенных слов, а не совершение неких иных невербальных духовных актов, в которых эти слова — просто внешний аудиальный знак. Несмотря на то, что это, возможно, нелегко доказать, но это так, я утверждаю, что это факт.

Как я уже говорил, стоит отметить, что в американском законе о даче показаний сообщение одного лица о том, что говорило другое лицо, принимается в качестве свидетельского показания только в том случае, если это употребление относится к нашему перформативному типу, потому что оно рассматривается не только как сообщение о том, что было сказано, во избежание циркуляции недостоверных для суда слухов, но, скорее, как сообщение о том, что было сделано, как сообщение о действии. Это весьма точно соответствует нашим начальным, интуитивным представлениям о перформативах.

До сих пор мы лишь чувствовали, как твердая почва предрассудков уходит у нас из-под ног. Но ведь мы же в конце концов философы, как же нам действовать, исходя из этого? Мы можем сделать одну простую вещь — просто взять и отказаться от всего этого — иными словами, повернуть наши логические оглобли назад. Но все это займет время. Давайте сначала, по крайней мере, сконцентрируем внимание на том материале, который нами был отмечен раньше, а именно на «соответствующих обстоятельствах». Поспорить — это не значит, как я уже указывал выше, просто произнести слова «Спорим и т. д.»: кто-то может произнести их, но мы, тем не менее, будем не согласны, что спор состоялся, во всяком случае что он состоялся полностью. Чтобы мы были удовлетворены в этом отношении, нужно, чтобы ставка была сделана уже после того, как соревнование закончилось. Кроме того, такому употреблению слов так называемого перформатива, чтобы оно было успешным, должно, как правило, соответствовать множество других обстоятельств и действий. Что это за действия, мы и собираемся прояснить, рассматривая и подвергая типологиза-ции те случаи, когда что-то происходит не так и при этом само действие — заключение брака, спор, завещание имущества, крещение и т. п., — следовательно, терпит неудачу, по меньшей мере, отчасти: поэтому употребление здесь, скажем, «мы» на самом деле не является ложным, но в целом неуспешным (unhappy). И по этой причине доктрину, толкующую обстоятельства, которые могут складываться неудачно, в случае подобных употреблений мы назовем теорией Неудач (Unfelicities).

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

Предположим, что мы пытаемся установить схематически — я не хочу претендовать ни на какого рода законченность применительно к этой схеме, — по крайней мере, некоторое число подобного рода вещей, которые необходимы для гладкого и «счастливого» функционирования перформатива (или, по крайней мере, развитого эксплицитного перформатива, как те, с которыми мы до сих пор имели дело), и затем дать примеры неудач и их последствий. Боюсь только, но в то же время надеюсь, что эти обязательные условия шокируют вас своей очевидностью.

(АЛ) Должна существовать принятая конвенциональная процедура, имеющая определенный конвенциональный эффект, и данная процедура должна включать употребление определенных слов при определенных обстоятельствах и далее

(А.2) определенные лица и обстоятельства должны соответствовать обращению к той процедуре, к которой обращаются в данном случае. (ВЛ) Процедура должна осуществляться всеми ее участниками корректно и (В.2) полно.

(ГЛ) Если, как это часто бывает, процедура, предназначенная для использования определенными людьми, обладающими определенными мыслями или чувствами, является началом определенного последовательного этапа в поведении любого из участников, тогда лицо, участвующее в процедуре и, таким образом, обращенное к ней, должно фактически обладать этими мыслями и чувствами и участники должны иметь определенные намерения применительно к определенному поведению¹⁴ и далее (Г,2) они должны вести себя последовательно на протяжении всей процедуры.

И вот, если мы погрешим против одного (или более) из этих шести правил, то наше перформативное употребление будет (тем или иным образом) неуспешным. Но, конечно, есть определенная разница между этими «способами» неуспешности — способами, которые будут «выведены на чистую воду» под теми же номерами, что и соответствующие им правила, обозначенные выше.

Первое существенное разграничение между правилами А и В в целом и правилами Г (здесь мы соответственно будем применять греческие [кириллические] буквы вместо латинских): если мы нарушим любое из первых четы-

¹⁴ Далее мы объясним, почему то обстоятельство, что люди обладают мыслями, чувствами и намерениями не рассматривается как просто одно из «обстоятельств», упомянутых в (А).

Лекция П

рех правил (А или В), например, употребив некую этикетную формулу некорректно или не будучи по тому положению, которое мы занимаем, в праве осуществлять это действие, потому что, скажем, мы уже женаты или церемонию называния корабля будет осуществлять не капитан, а его помощник по интендантской части, то во всех этих случаях рассматриваемое действие становится сомнительным: например, бракосочетание в этом случае вообще нельзя считать состоявшимся, валидным, или успешным. В то время как при нарушении правил Г действие совершается, хотя совершается при таких обстоятельствах (например, когда мы неискренни), которые являются злоупотреблением (abuse) процедуры. Таким образом, когда я говорю, что «Я обещаю...», и при этом не имею намерения держать обещание, то я действительно дал обещание, но... нам нужны какие-то имена для обозначения этого общего разграничения, поэтому будем в целом называть случаи АЛ — В.2, которые являются таковыми, что действие, для достижения которого и в процессе достижения которого строится определенная словесная формула и при этом действие не совершается, ОСЕЧКАМИ (MISFIRES); а с другой стороны, мы можем окрестить те неудачи (типа Г), когда действие все-таки совершается, ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯМИ (ABUSES) (не обращайте внимания на обыденные коннотации этих имен!). Процедура является осечкой, если употребление, к которому мы собирались прибегнуть, оказывается неприемлемым или дефектным — и наше действие (бракосочетание и т. п.) оказывается недействительным или безрезультатным. Мы говорим о нашем действии как о «претендующем на действие» (purported) или, возможно, как о попытке действия — или мы используем такое .выражение, как «прошел через некого рода бракосочетание» вместо стандартного «сочетался браком». С другой стороны, в случаях Г мы говорим о своих неудачных действиях как о «притворных» или «неискренних», скорее как о «подразумевавшихся» или «пустых», скорее как о нереализованных и незавершенных, нежели недействительных или неэффективных. Но позвольте мне поторопиться добавить, что эти разграничения не являются жесткими и окончательными и, более того, что таким словам, как «претендующий на действие» или «притворный», не надо придавать такого уж значения. Два слова о понятиях недействительного и неэффективного. Это не означает, конечно, сказать, что мы вообще ничего не делаем: здесь делается множество вещей, например, мы, в частности, зафиксировали акт двоеженства, но что мы не сделали, хотя и претендовали на то, чтобы сделать, это не совершили бракосочетания. Потому что, несмотря на название, двоеженство не подразумевает, так

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ помощи слов?

алгебра бракосочетания является БУЛЕВОЙ.) Далее, «неэффективный» не означает здесь остающийся без «последствий, результатов, эффектов».

Далее мы должны попытаться прояснить общее разграничение между случаями Л и В, то есть между осечками. В обоих случаях, обозначенных буквой А, имеет место невостребованность [misinvocation] процедуры — либо потому, что здесь, говоря не вполне ясным языком, предполагается отсутствие существования процедуры, или потому, что применение ее при данных обстоятельствах не может быть осуществлено. Следовательно неудачи этого типа А могут быть названы Невостребованностями. Среди них мы можем с полным правом окрестить второй тип — когда процедура хотя и существует, но не может быть осуществлена — Невыполнимостями [Misapplications]. Но мне трудно придумать название для второго класса. По контрасту со случаем А случай В, скорее, состоит в том, что и процедура имеется, и она может быть применена, но все срывается из-за того, что ритуал проведен некорректно: итак, случаи В в противоположность случаям А мы назовем Неправильностями [Misexecutions] по контрасту с Невостребованностями: подразумеваемое действие оказывается испорченным какой-либо ошибкой или препятствием в проведении церемонии. Класс В.1 образуется Ошибками, а Класс В.2 — Препятствиями.

Получаем следующую схему:¹⁵

Неудачи

Осечки

Действие подразумевается, но оказывается пустым


	А	В
	Missinvocation	Misexecutions
	Act disallowed	Act vitiated
	/ \	/ \
	Al A2	Bl B2
	? Невыпол-	Ошибки Препятствия
	нимости

Злоупотребления

Действие осуществляется,

но не реализуется

/ \

Г.1 ^г_?²

Неискренность

¹⁵ Время от времени Остин использовал другие термины для обозначения различных видов перформативных неудач. Любопытно привести некоторые из них: АЛ - не-игра; А.2 - игра не по правилам; В - неудачи; В.1 - выполнение не по правилам; В.2 - невыполнение; Г - неуважение; Г.1 - притворство; Г.2 - незавершенность, вероломство, нарушения, недисциплинированность, злоупотребления. -Прим. ред. англ, текста Дж. 0. Уормсона. 28

Лекция II

Я ожидаю, что пункты АЛ и Г.2 вызовут некоторые сомнения; но мы просто отложим их для более детального рассмотрения.

Но прежде чем перейти к деталям, позвольте мне сделать несколько соображений общего характера, касающихся этих неудач. Мы можем спросить:

(1) К какому множеству действий может быть применено понятие «неуда-ни»?

(2) Насколько полной является вышеприведенная классификация «неудач»?

(3) Являются ли эти классы «неудач» взаимоисключающими? Рассмотрим эти вопросы в таком порядке:

(1) Насколько распространены неудачи?

Ну, на первый взгляд кажется ясным, что этот феномен поразил нас (или оставил равнодушными) в связи с определенными действиями, которые, по крайней мере частично, являются действиями употребления слов, что неудача — это болезнь, которой подвержены все действия, которые имеют характер ритуалов или церемоний, все конвенционализированные действия, но не то, что каждый ритуал подвержен любой форме неудачи (это же касается любого перформативного употребления). Это явствует хотя бы из того факта, что многие конвенциональные акты, такие, как спор или передача имущества, могут быть осуществлены невербальным путем. Правило того же типа можно наблюдать во всех такого рода конвенциональных процедурах — достаточно в нашем случае А опустить специфическую соотнесенность действия с вербальным употреблением. Это более чем очевидно.

Но далее не мешает отметить и напомнить вам, как много «актов», с которыми имеют дело юристы, либо включают в себя употребление перформати-вов, либо, по крайней мере, осуществление некоторых конвенциональных процедур. И вы, конечно, сумеете оценить, что и пишущие по юриспруденции постоянно осознают различные виды неудач и даже иногда выказывают осведомленность о различного рода перформативных употреблениях. И лишь широко распространенная навязчивая идея, что юридические высказывания и употребления, используемые, скажем так, «законодательными действиями», должны тем или иным образом быть истинными или ложными утверждениями, воспрепятствовала тому, чтобы многие юристы ясно восприняли этот вопрос в целом — возможно даже, что многие из них достигли этого уровня понимания и я просто не знаю об этом в силу своей неосведомленности. Более важно для нас, тем не менее, осознать, что многие действия, которые попадают в сферу компетенции Этики, не являются, как это слишком склонны предпо-

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

ют в сферу компетенции Этики, не являются, как это слишком склонны предполагать философы, просто своего рода физическими движениями: очень многие из них имеют общий характер в целом или частично конвенциональных или ритуальных действии и по этой причине среди прочего предрасположены к неудачам.

Наконец, мы можем спросить — и здесь я должен выдать некоторые из своих секретов, — применимо ли понятие «неудачи» к употреблениям, которые являются утверждениями? До сих пор мы вводили неудачу как характеристику перформативных употреблений, которые «определялись» (если это можно так назвать) главным образом по контрасту с, казалось бы, знакомым для нас «утверждением». Пока же я довольствуюсь указанием на один недавний поворот в философии, который привлек внимание к «утверждениям», которые хотя точно не были ложными и даже противоречивыми, тем не менее расценивались как возмутительные. Например, это утверждения, которые осуществляют референцию к чему-либо, что не существует, то есть утверждения типа «Нынешний король Франции лыс». Тут появляется соблазн сопоставить подобные суждения с намерением завещать имущество, которым вы не владеете. Разве оба случая не предполагают существование как неотъемлемую основу? Не является ли утверждение, которое осуществляет референцию к чему-либо, что не существует, скорее пустым, чем ложным? И чем больше мы рассматриваем утверждение не как предложение (или высказывание), а как речевой акт, тем в больше мере мы в целом склонны изучать утверждение как действие. Или опять-таки существуют очевидные сходства между ложью и ложным обещанием. Мы вернемся к этому позднее.¹⁶

(2) Наш второй вопрос был таким: насколько полной является наша классификация?

(i) Ну, на первый случай следует помнить, что, употребляя перформативы, мы, без сомнения, в достаточно определенном смысле «осуществляем (performing) действия», и, стало быть, будучи действиями, они подвержены всем типам неудовлетворительности, которым подвержены действия, но таким, которые отличаются — или отличимы — от того, что мы обсуждаем под именем неудач. Я имею в виду, что действия в целом (не все) бывают вынужденными, случайными или ошибочными, хотя и в той или иной степени непреднамеренными. В большинстве случаев мы определенно не захотим ска-

¹⁶ См. с. 47сл. - Прим. ред. англ, текста Дж. 0. Уормсона.

Лекция II

зать про такого рода действие, что оно просто совершено, что некто его совершил. Я здесь не хочу разрабатывать общую доктрину: во многих случаях мы можем даже сказать, что действие было «пустым» (или могло бы стать пустым или подверженным незаконному воздействию) и т. п. И вот я полагаю, что некая общая доктрина достаточно высокого уровня в состоянии описать в рамках единой концепции и то, что мы называем неудачами, и другие «несчастные случаи», сопутствующие совершению действий — в нашем случае действий, содержащих перформативные употребления, — но мы не будем включать сюда такого рода неудачи: мы просто должны помнить, что особенности подобного рода всегда могут вторгнуться и реально вторгаются в тот или иной из обсуждаемых нами случаев. Особенности этого рода обычно известны как «смягчающие обстоятельства», или «факторы, редуцирующие или аннулирующие ответственность агента», и так далее.

(Ü) Во-вторых, в качестве употреблении наши перформативы также подвержены другим видам неприятностей, которым подвержены все употребления. И хотя и эти осечки могут быть включены в общее рассмотрение, мы пока намеренно не станем их рассматривать. Я имею в виду, например, следующее: перформативное употребление будет, например, в особом смысле недействительным, или пустым, если оно осуществляется актером со сцены, или если оно начинает стихотворение, или если оно осуществляется как разговор человека с самим собой. Равным образом это относится к любому высказыванию — как смена декораций (sea-ccange) в соответствии с обстоятельствами. Язык при таких обстоятельствах определенным образом употребляется несерьезно, в каком-то смысле паразитирует на нормальном употреблении — то есть так, как он рассматривается в учении об этиоляциях (etilations)¹⁷ языка. Все это мы исключаем из рассмотрения. Наши перформативные употребления, удачные или неудачные, должны быть поняты прежде всего как совершенные при нормальных обстоятельствах.

(ш) Отчасти с тем, чтобы не осложнять такого рода рассмотрение, я пока не ввожу еще один тип «неудач» — он на самом деле заслуживает такого названия, — возникающий от «непонимания». Очевидно, что для того, чтобы дать обещание, необходимо, чтобы в нормальном случае я:

(A) был услышан кем-либо, возможно, тем, кому давал обещание;

(B) был понят им как дающий обещание.

' От «хиреть, чахнуть». — Прим перев.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

Если одно из этих двух условий не удовлетворяется, возникает сомнение, действительно ли обещание имело место или что можно счесть, что действие было только задумано или оказалось недействительным. В законе принимаются специальные меры предосторожности во избежание той или иной неудачи, например, при рассылке судебных повесток или вызовов в суд. Это весьма важное соображение, к которому мы вернемся в другой связи.

(3) Являются ли эти случаи неудач взаимоисключающими?

(a) Нет, в том смысле что мы можем заблуждаться двумя способами сразу (мы можем неискренне обещать ослику морковку).

(b) Нет, в том более серьезном смысле что заблуждения переходят одно в другое, пересекаются и решение между ними может быть по-разному произвольным.

Положим, к примеру, я вижу корабль на приколе, разбиваю о нос корабля висящую там бутылку шампанского и заявляю: «Нарекаю этот корабль именем "Товарищ Сталин"» и после этого выбиваю из-под него подпорку: но беда здесь не в том, что я не то лицо, которое выбрали для этой цели (независимо от того, действительно ли кораблю было уготовано имя «Товарищ Сталин»; возможно, на самом деле ситуация была сложнее). Мы все можем согласиться:

(1) что корабль не был назван;¹⁸

(2) что имел бы место крайне постыдный поступок.

Кто-то мог бы сказать, что я все же осуществил нечто вроде крещения корабля, но что мое действие было недействительным или неэффективным, потому что я не был тем лицом, которое было бы вправе осуществлять это действие; но, с другой стороны, можно также сказать, что здесь даже не было видимости того, чтобы кто-то был вправе это делать, или хотя бы убедительного предлога, чтобы он мог заявить об этом праве, поэтому в данном случае мы вообще не можем говорить о какой-либо приемлемой конвенциональной процедуре; это просто издевательство, подобно бракосочетанию с обезьяной. Или опять-таки кто-то может сказать, что частью процедуры является обладание правами на ее осуществление. Когда святой крестил пингвинов, было ли это недействительным потому, что процедура крещения неприменима к пингвинам, или же потому, что общепринятой процедуры крещения кого бы то ни

"Крещение детей - дело еще более сложное: мы можем неправильно выбрать имя или пригласить не того священника, например, лицо, имеющее право крестить детей, но не уполномоченного крестить именно этого ребенка.

___________________________________________________________Лекция II

было, кроме людей, не существует? Я не думаю, что такого рода неопределенности имеют значение для теории, хотя заниматься их изучением приятно, практически же важно быть готовыми к встрече с ними вооруженными терминологией, как это принято у юристов.

ЛЕКЦИЯ III

Î НАШ E и первой лекции мы выделили в предварительном порядке пер-формативное употребление не как или не только как говорящее что-либо, не как истинное или ложное сообщение о чем-либо. Во второй лекции мы отметили, что, хотя оно не бывает истинным или ложным, все же оно подвержено иного рода критике — оно может быть неудачным, и мы составили список из шести типов Неудач. Из них четыре были таковы, что делали из употребления Осечку и предполагаемое действие становилось нулевым, или пустым, и поэтому не достигало результата; другие два типа, напротив, лишь приводили к тому, что совершение действия становилось злоупотреблением процедурой. Так мы, кажется, вооружились двумя новыми понятиями, с помощью которых можно сокрушить замок Реальности, или, возможно, Путаницы, то есть у нас в руках появилось два новых ключа и, конечно, одновременно два новых тормоза под нашими ступнями. В философии — кто вооружен, тот и предостережен. Поэтому я остановился на некоторое время на обсуждении некоторых вопросов, касающихся концепции Неудачи, и поместил ее на почетном месте на новой карте поля. Я заявил (1)что это понятие применимо ко всем церемониальным действиям, а не только к вербальным и что подобные действия встречаются чаще, чем принято думать. Я допустил (2) что наш список не полон и что существуют на самом деле целые измерения того, что можно было бы с полным основанием назвать «неудачами», касающимися проведения церемониальных действий в целом, и эти измерения определенно должны интересовать философию; и (3) что, конечно, различные неудачи могут комбинироваться или пересекаться, и, стало быть, вопрос о том, как классифицировать частные примеры этих явлений, в целом — вопрос произвольный.

__________________________________________________________________Лекция III

Мы должны были бы привести некоторые примеры неудач, нарушающих наши шесть правил. Позвольте мне вначале напомнить вам правило АЛ, в соответствии с которым должна существовать принятая конвенциональная процедура, имеющая определенный конвенциональный эффект и включающая употребление определенных слов определенными людьми при определенных обстоятельствах; и правило А.2, разумеется, дополняющее правило АЛ и требующее, что особые лица и обстоятельства в данном случае должны соответствовать обращению к данной особой процедуре.

Должна существовать принятая конвенциональная процедура, имеющая определенные конвенциональные результаты, включающая употребление определенных слов определенными лицами при определенных обстоятельствах.

АЛ

Последняя часть, конечно, просто предназначена для ограничения сферы действия случаев употребления и не так важна в принципе.

Наша формулировка этого правила содержит два слова: «существует» и «общепринятый». Но мы должны с полным основанием спросить, может ли иметь место такой смысл слова «существовать», который не совпадал бы со смыслом слова «быть общепринятым», и не было ли предпочтительным заменить их выражением «быть в (общем) пользовании». Следовательно, мы не должны говорить «(1) существует, (2) общепринят». Ну что ж, чтобы разделить этот уважаемый вопрос, давайте сначала возьмем и рассмотрим слово «общепринятый».

Если кто-либо осуществляет перформативное употребление и это употребление подпадает под понятие «осечки», потому что вызванная процедура не является общепринятой, то это, вероятно, какие-то другие люди, не участвующие в разговоре, не приняли ее (по крайней мере, если говорящий говорит серьезно). Какой тут можно привести пример? Рассмотрим «Я развожусь с тобой», сказанное мужем жене в христианской стране и в том случае, когда они оба скорее христиане, чем мусульмане. В этом случае можно сказать, что «он, тем не менее, не развелся с нею (успешно): мы принимаем только некоторые иные вербальные и невербальные процедуры»; или даже, возможно, «мы (мы) не принимаем никакой процедуры, имеющей целью развод, — брак нерасторжим». Так можно зайти столь далеко, что отказаться от всего кодекса процедуры, например, кодекса чести, предусматривающего дуэль: допустим, вызов может быть осуществлен посредством «Я пришлю вам моих секундан-

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

тов», что эквивалентно фразе «Я вас вызываю», а мы только пожмем плечами. Общая ситуация раскрыта в несчастливой истории Дон Кихота.

Конечно, будет, очевидно, сравнительно просто, если мы вообще никогда не будем принимать «подобных» процедур — то есть любых процедур, обеспечивающих осуществление подобных действий, или какую-либо конкретную процедуру для реализации данного действия. Но равным образом возможны случаи, когда мы порой — при определенных обстоятельствах и в определенных руках — принимаем процедуру, но не при любых других обстоятельствах или в других руках. И здесь мы часто будем пребывать в сомнении (как в вышеприведенном примере с крещением) относительно того, будет ли неудача помещена в наш настоящий класс АЛ или в А.2 (или даже в В.1 или В.2). Например, на вечеринке, выбирая себе пару, вы говорите «Я выбираю Джорджа». Джордж ворчит: «Я не умею играть». Выбран ли Джордж? Несомненно, ситуация неуспешная. Ладно, мы можем сказать: вы выбрали Джорджа либо потому, что не существовало такой договоренности, которая позволяла бы выбирать людей, не умеющих играть, либо потому, что Джордж в этой ситуации неподходящий объект для процедуры выбора. Или, находясь на пустынном острове, вы можете сказать мне «Пойди и набери дров»; а я могу сказать «Почему это ты мне приказываешь!» или «Ты не уполномочен раздавать мне приказания». Я не принимаю приказов, идущих от вас, когда вы пытаетесь навязать мне свой авторитет (которому я могу подчиниться, а могу и не подчиниться) на необитаемом острове в противоположность тому случаю, когда вы — капитан корабля и поэтому имеете подлинный авторитет.

И вот мы можем сказать, поместив случай под рубрику Л? (Невыполнимости (Misaapplication)) : процедура — употребление определенных слов и т. д. — была 0. К. и вполне приемлема, но обстоятельства, при которых она инвоци-ровалась, были несоответствующими: «Я выбираю» возможно только тогда, когда субъект глагола является «командиром» или «авторитетом».

Или, опять-таки, мы могли бы сказать, поместив случай под правило В.2 (и, возможно, мы бы редуцировали последнее предположение к такому): процедура не может быть полностью осуществлена, потому что ее обязательной частью является то, скажем, что лицо, которое является объектом глагола «Я приказываю...», должно в соответствии с некими предварительными процедурами, устными или письменными, подтвердить авторитет того лица, которое собирается отдавать приказы, например, посредством слов «Я обещаю выполнять то, что ты мне приказываешь». Это, конечно, одна из тех неопреде-

Лекция ΠΙ

ленностей — и на самом деле довольно общего типа, — которые лежат в основе спора, когда мы обсуждаем политическую теорию, существует ли, или должен существовать общественный договор.

Мне представляется, что в принципе вообще не важно, что мы решим в конкретном случае — хотя мы можем согласиться, либо опираясь на факты, либо вводя дальнейшие дефиниции/что можно предпочесть одно решение или другое, — но вот что важно прояснить в принципе:

(1) как бы много в противоположность В.2 мы ни включили в процедуру, для кого-то все еще будет возможно отвергнуть ее целиком;

(2) что для процедуры быть принятой означает куда больше, чем просто тот факт, что она является общеупотребительной даже среди тех лиц, которых она непосредственно касается; и что это должно оставаться в принципе открытой возможностью для каждого отвергать любую процедуру — или кодекс процедуры, — даже такую, которая раньше ими признавалась, как это, например, может произойти с кодексом чести. Конечно, к тому, кто так поступает, применимы определенные санкции; другие отказываются играть с ним или говорят, что он не является человеком чести. Но, главное, не следует все загонять в разряд фактических обстоятельств; против этого существует тот же старый аргумент, как и против попытки выводить «надо» из «имеется». (06-щепринятость в общем-то не является обстоятельством.) Для многих процедур, например для игр, тем не менее, вполне естественным обстоятельством может быть то, что я могу отказаться от игры или даже что я могу усомниться, можно ли определить понятие «общепринятости» через понятие «быть обычно используемым». Но это все чрезвычайно трудные материи.

Теперь, во-вторых, что бы мы могли подразумевать под предположением, что иногда процедура может даже не существовать — в противоположность вопросу, является ли она общепринятой для той или иной группы?¹⁹

(i) Мы обладаем случаями процедур, которые «более не существуют» сугубо в том смысле, что, хотя они были когда-то общепринятыми, больше они не являются общепринятыми или даже принятыми кем-либо; случай подобной процедуры представляет, например, вызов на дуэль; а также

¹⁹ Если кто-то будет возражать против нашего сомнения в самом существовании этой процедуры, на что он имеет полное право, поскольку в наше время слово «существовать» покоробит любого, то можем на это ответить, что наше сомнение, скорее, затрагивает природу, или точное определение, или понимание подобной процедуры, которая безусловно существует и на самом деле является общепринятой.

i КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

(ii) мы располагаем даже случаем процедуры, когда она кем-то вводится. Иногда он может «вырваться с ней вперед», как в футболе, когда игрок, который, получив мяч, рвется к воротам. Рассмотрим возможный случай: сказать «Вы вели себя трусливо» может означать отчитать или оскорбить человека; и я могу сделать это представление эксплицитным, сказав «Я делаю вам выговор», но я не могу сделать этого, сказав «Я оскорбляю вас», — причины этого в данном случае не имеют для нас значения.²⁰ Все это важно только потому, что если слова «Я оскорбляю вас» все же произносятся, то они могут породить особую разновидность положения «вне игры»:²¹ если оскорбление является конвенциональной процедурой и на самом деле преимущественно вербальной, то в каком-то смысле мы не можем ничем помочь в понимании процедуры, связанной с тем человеком, который говорит «Я оскорбляю вас»; и все же мы стоим перед необходимостью отказаться от нее прежде всего потому, что смутно ощущаем присутствие некоего препятствия, мешающего окончательно признать эту конвенцию, хотя природа этого препятствия не вполне нам понятна.

Гораздо более обычными, тем не менее, будут случаи, где не определено, насколько далеко простирается процедура — какие случаи она покрывает и на какие ее можно распространить. Это заложено в природе любой процедуры, что границы ее общепринятости размыты, и поэтому, конечно, нельзя дать «точного» ее определения. Всегда появится трудный маргинальный случай, такой, что даже вся предыдущая история конвенциональной процедуры не сможет помочь решить окончательно, применима ли данная процедура корректным образом к настоящему случаю или нет. Могу ли я крестить собаку, если она, по общему признанию, разумна? Или со мной тогда не будут играть? Закон изобилует такими трудными решениями, в которых, конечно, они (решения) принимаются более или менее произвольно в пользу (АЛ) — что конвенции не существует — или в пользу (А.2) — что обстоятельства не соответствуют обращению к конвенции, которая несомненно существует: другими

²⁰ Многие такие возможные процедуры, когда они осознаются, производят неблагоприятное впечатление: например, возможно, мы не должны разрешать употребление формулы «Обещаю тебе, что я тебя изобью». Но мне говорили, что во времена расцвета студенческих дуэлей в Германии было принято, чтобы члены одного клуба проходили рядами мимо членов другого клуба и каждый вежливо говорил противнику: Beleidigung 'Я оскорбляю вас'.

²¹ Прежде Остин называл категорию неудач АЛ «не-игра». Позже он отказался от этого названия, но в этом месте рукописи оно еще встречается. - Прим. ред. англ, текста Дж. 0. Уормсона.

__________________________________________________________Лекция Ш

словами, мы будем руководствоваться установленным нами же «прецедентом». Юристы обычно предпочитают последнее, когда они должны заниматься применением, а не созданием законов.

Существует, тем не менее, дальнейший тип случая, который может возникнуть и который может быть классифицирован многими способами и заслуживает специального рассмотрения.

ВСЕПЕРФОРМАТИВНЫЕ употребления, которые я рассматривал в качестве примеров, представляют собой высокоразвитые образцы того типа, что мы позже назовем эксплицитными перформативами в противоположность чисто имплицитным перформативам. То есть они все начинаются или включают в себя высокозначимое и недвусмысленное выражение, такое, как «Спорим», «Я обещаю», «Я завещаю», выражение, весьма обычно также использующееся в акте именования, который, если делается такое употребление, я совершаю — например, споря, обещая, завещая и т. д. Но, конечно, и, очевидно, важно, что мы можем по случаю употреблять «Иди», чтобы достичь практически того же самого, чего мы достигаем посредством употребления «Я приказываю тебе идти»: и мы с большой вероятностью говорили в любом случае, описывая последовательно, что происходило, что он приказал мне идти. Может быть, это кажется фактически не вполне определенным, что имеет место всегда, когда мы используем такую неопределенную формулу как чистый императив «Иди», приказывает ли мне говорящий идти (или подразумевает, что приказывает) или просто советует, просит или бог весть что еще. «Бык на поле» сходным образом может быть и предостережением, а может быть просто описанием сцены, а «Я буду там» может быть, а может и не быть обещанием. Здесь мы имеем примитивный в отличие от эксплицитного перформатив; и здесь может не быть ничего в обстоятельствах, посредством которых мы можем решить, является ли вообще это утверждение перформативным. Так или иначе, в данной ситуации нечто должно предоставлять мне возможность выбора. Это нечто может быь понято как перформативная формула, но требуемая процедура не достаточно эксплицитно разработана. Положим, что я не стал рассматривать это как приказ или не был обязан его так рассматривать. Человек не воспринял высказывание как обещание: то есть при определенных обстоятельствах он не принимает процедуру на том основании, что говорящий исполнил ритуал неполно.

Можно уподобить эти случаи неполному или ошибочному осуществлению (В.1 или В.2), за исключением того, что на самом деле они полны, хотя и не

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

однозначны. (В юридической практике, конечно, такого рода неэксплицитный перформатив будет в нормальном случае вынесен в графу В.1 или В.2 —-имеется правило, что завещать йеэксплицитно, например, есть либо некорректное, либо неполное осуществление действия; но в обыденной жизни нет такой жесткости.) Мы могли бы также уподобить эти случаи Непониманию (которое мы еще не рассматривали) — но это будет непонимание особого рода, содержащее иллокутивную силу употребления в противоположность его значению. И смысл здесь не в том, что слушающие не поняли, а в том, что они не обязаны были понимать, например, воспринимать высказывание как приказ.

А.2

Конкретные люди в конкретных обстоятельствах в определенном случае должны соответствовать обращению именно к данной конкретной процедуре.

Мы обратимся теперь к нарушениям правил А.2, того типа неудач, который мы назвали Невыполнимости (Misapplications). Имя примерам — легион. «Я назначаю тебя», сказанное, когда вы уже назначены, или когда кто-то другой уже назначен, или когда я не в праве назначать, или если вы — лошадь; «Я согласен», сказанное, когда вы в находитесь в недопустимой степени родства с невестой или, стоя перед капитаном корабля, когда он не в море.²² «Я дарю», сказанное, когда эта вещь мне не принадлежит или если это фунт моей живой и неотторжимой плоти. Мы обладаем различными особыми терминами для использования их в различных типах случаев — ultra vires,²³ «несостоятельность», «неподходящий объект (либо человек и т. д.), «не уполномочен» и так далее.

Граница между «неподходящими людьми» и «неподходящими обстоятельствами», конечно, не будет очень четкой и непроницаемой. На самом деле «обстоятельства» могут с легкостью быть до такой степени расширены, что вместят и характеры всех участников. Но мы должны делать разграничение между случаями, когда непригодность лиц, объектов, имен и т. д. является делом «несостоятельности», и простыми случаями, когда объект или тот, кто совершает действие, — не того рода или типа. Это опять-таки неясная, расплывчатая ди-стинкция, но нельзя сказать, что она не важна (скажем, в юридической практике). Таким образом, мы должны разграничивать случаи, когда священник

²² Капитан корабля имеет право регистрировать брак в открытом море. — Прим. перев.

²³ Это выше человеческих сил (лат.) — Прим. перев.

_____________________________________________________________Лекция III

нарекает не того младенца правильным именем или когда он нарекает его именем Альберт вместо Альфред, от тех случаев, когда говорится «Я нарекаю этого ребенка 2704», или «Я обещаю набить вам морду», или случай назначения лошади консулом. В последних случаях имеются неправильные типы или роды, в то время как в остальных непригодность является только делом несостоятельности.

Некоторые пересечения АЛ с А.2 я уже отмечал: возможно, мы лучше назовем (АЛ) невостребованностью (misinvocation), если человек сам по себе непригоден, а не просто не уполномочен совершать данное действие, — если ничто — никакая предыдущая процедура или назначение и т. д. — не сможет исправить положение. С другой стороны, если мы рассматриваем вопрос о назначении буквально (как позицию в противоположность статусу), мы можем классифицировать неудачу как дело неправильного выполнения скорее, чем неправильного применения процедуры — например, если мы голосуем за кандидата, прежде чем он начал избирательную кампанию. Вопрос здесь в том, в какой мере мы можем вернуться назад в совершении «процедуры».

Наконец, у нас есть примеры В (мы их, кончено, уже касались), называемые Неправильностями (Misexecutions).

B.I

Процедура должна выполняться всеми участниками правильно. Это — ошибки, они состоят в использовании, например в конвенции, ложной формулы; это процедура, которая соответствует людям и обстоятельствам, но протекает неправильно. Примеры наиболее легко видны в области права; в повседневной жизни, где нет такой регламентации, они, естественно, не так строго определены. Использование эксплицитных формул подпадает под эту категорию. Кроме того, туда подпадает использование расплывчатых формул и неопределенных референций, например, если я говорю «мой дом», в то время как у меня их два, или если я говорю «Спорим, что забег сегодня не состоится», когда состоялся уже более чем один забег.

Это другой вопрос, отличный от непонимания или медленного восприятия со стороны аудитории; ошибка в ритуале не зависит от мнения аудитории. Одна из вещей, которая производит специфическую трудность, это вопрос, необходимо ли «consensus ad idem»,²⁴ когда в него включены всего две стороны. Существенно ли для меня обеспечить корректное понимание здесь, как и

²⁴ Согласие сторон (лат.) - Прим. перев.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

где бы то ни было еще? В любом случае ясно, что это вопросы, относящиеся к правилам типа Г.

В.2

Процедура должна проводиться всеми участниками полностью. Здесь встречаем препятствия; мы пытаемся осуществить процедуру, но действие прерывается. Например, моя попытка заключить пари, сказав: «Спорим на шесть пенсов», прерывается до тех пор, пока ты не скажешь «Идет» или какие-то слова, приводящие к тому же эффекту; моя попытка жениться при помощи произнесения слов «Я согласен» уничтожается, если женщина говорит «А я не согласна»; моя попытка вызвать вас на дуэль срывается, если я говорю «Я вызываю вас», но при этом мне не удается послать вам своих секундантов; моя попытка торжественного открытия библиотеки срывается, если я говорю «Я открываю эту библиотеку», но ключ заклинивает в замке; соответственно крещение корабля срывается, если я выбью подпорку до того, как произнесу слова «Спускаю это судно на воду». Опять-таки в повседневной жизни определенные небрежности в процедуре разрешены — в противном случае никакие университетские дела не продвигались бы!

Естественно, иногда возникают неопределенности, касающиеся того, требуется ли определенная вещь или нет. Например, должны ли вы принять подарок, который я вам дарю? Разумеется, в формальном бизнесе принятие подарка само собой разумеется, а в обыденной жизни? Сходная неопределенность возникает, если назначение сделано без согласия назначенного лица. Вопрос здесь в том, до какой степени подобные действия могут быть односторонними. Сходным образом возникает вопрос следующего плана: когда заканчивается действие, что считать его окончанием?²⁵

Среди всего этого я хочу вам напомнить, что наш анализ неуспешности не затрагивает таких параметров, которые могут иногда возникать; скажем, тот, кто осуществляет действие, совершает простую ошибку по фактическим вопросам, не говоря уже о разногласиях во мнениях; например, не существует конвенции, в соответствии с которой я могу обещать вам сделать что-то, что нанесет вам ущерб, и тем более не существует конвенционального условия выполнения такого рода обещания; но, предположим, я говорю: «Я обещаю послать вас в женский монастырь», думая при этом — я, но не вы, — что это

²⁵ Вызывает сомнение, считать ли несостоявшееся дарение сигналом незавершенности процедуры или отнести его к неудачам типа Г.

ЛекцияШ

было бы для вас лучше всего, или, наоборот, вы довольны, но я против, или даже когда мы оба думаем согласно, но факты говорят о том, что это плохо. Обратился ли я в этом случае к несуществующей конвенции или к непригодной ситуации? Бесполезно заявлять в качестве общего принципа, что не может быть удовлетворительного выбора между этими альтернативами, которые слишком грубы для того, чтобы заполнить соответствующие тонкие случаи, нет такого простого приема, чтобы просто истолковать всю сложность ситуации, которая в точности не удовлетворяет обычной классификации.

Может показаться в результате всего, что здесь говорилось, что мы просто отказываемся от своих же правил. Нет, это не так. Ясно просматриваются все шесть возможностей неудач, даже если иногда не совсем ясно, куда включить конкретный случай; и мы можем, если захотим, их определять, по крайней мере для данных случаев. И мы должны вообще любой ценой избегать упрощенчества, которое можно было бы назвать профессиональным заболеванием философов, если бы само это заболевание и не было бы их профессией.

ЛЕКЦИЯ IV

ПРОШЛЫЙ раз мы рассматривали случаи Неудач и имели дело с такими (L/C/ случаями, где не имелось процедуры, или общепринятой процедуры; где процедура привлекалась в неподходящих условиях; где процедура проваливалась в своем исполнении или выполнялась не полностью. И мы отметили, что в конкретных случаях могут иметь место наложения и пересечения и что они в целом пересекаются с Непониманиями (таким типом неудач, к которому склонны все употребления) и Ошибками.

Последний тип примеров относится к разрядам Г.1 и Г.2 — неискренности и нарушению.²⁶ Здесь, мы сказали, осуществление процедуры не является пустым, хотя оно и неуспешно.

Позвольте мне повторить определения:

Г.1: Если, как это бывает, процедура предполагает у участников определенные мысли, чувства или установки или она направлена на возбуждение у всех участников поведения определенного типа, то лицо, участвующее в процедуре и вызывающее ее к жизни, обязано реально испытывать эти мысли, чувства или установки и другие участники готовы также вести себя соответствующим образом; Г.2: участники должны вести себя соответствующим образом и впоследствии.

1. Чувства

Примеры отсутствия обладания реквизитом соответствующих чувств:

«Я поздравляю вас», произносящееся, когда я вовсе не чувствую радости, возможно, даже раздражен.

«Я сочувствую вам», говорящееся, когда на самом деле я вам даже не симпатизирую.

²⁶ См. с. 26 и сноску. 44

Лекция IV

С обстоятельствами здесь все в порядке, и действие совершено, оно не пусто, но оно неискренне; мне нет дела до того, чтобы поздравлять вас или сочувствовать вам, у меня не было для этого соответствующего чувства.

2. Мысли

Примеры отсутствия обладания реквизитом соответствующих мыслей:

«Я советую вам», сказанное, когда я не думаю, что следование этому совету будет для вас наилучшим.

«Я считаю его невиновным — я оправдываю его», сказанное, когда на самом деле я полагаю, что он виновен.

Эти акты не являются пустыми. Я действительно советую и действительно выношу вердикт, хотя и неискренне. Здесь имеется очевидная параллель с одним элементом, необходимым в акте лжи, — с представлением речевого акта как утверждения.

3. Намерения

Примеры отсутствия обладания реквизитом соответствующих намерений:

«Я обещаю», сказанное, когда я не намерен выполнять то, что я обещаю.

«Спорим», сказанное, когда я не собираюсь вступать в игру.

«Объявляю войну», сказанное, когда я не намерен воевать.

Я не употребляю термины «чувства», «мысли» и «намерения» в их «техническом смысле», противопоставляя их обыденному употреблению. Но все же некоторые комментарии необходимы:

(1) Различия столь неопределенны, что соответствующие случаи не всегда легко разграничить; и тем не менее, конечно, случаи могут комбинироваться, и обычно они действительно комбинируются. Например, если я говорю «Я поздравляю вас», должны ли мы на самом деле обладать чувством или, скорее, мыслью, что вы действительно сделали что-то выдающееся и заслуживаете поздравления? Думаю ли я при этом или чувствую ли я, что это было нечто достойное поздравления? Или, опять же, в случае обещания я должен обладать определенным намерением; но я также должен думать о том, выполнимо ли мое обещание, и полагать, возможно, что выполнение моего обещания является благом для вас, или быть уверенным, что это благо для вас.

(2) Мы должны различать реальное полагание, например, что он виновен, что он действительно совершил этот проступок, от полагания того, что это достижение принадлежит именно ему; из этого соответствия того, что мы думаем, реальному положению вещей мы делаем вывод о правильности или ошибоч-

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ помощи слов?

кости нашей мысли. (Сходным образом мы можем отличать реальное чувство от чувства оправданного, подлинное намерение от выполнимого намерения.) Но вот наиболее интересный, то есть смешанный, случай этой мысли: здесь большую роль играет неискренность, являющаяся существенным элементом лжи в отличие от того, чтобы просто сказать, что это не соответствует действительности. Например, то, что я думаю, когда говорю, что он «невиновен» в том, что совершил этот проступок, или то, что я думаю, когда говорю «Я поздравляю», думая при этом, что это достижение было сделано другим человеком. Но ведь я могу и ошибаться, думая таким образом.

Если по крайней мере некоторые наши мысли неверны (в противоположность неискренним мыслям), это может привести к неудачам иного рода:

(a) Я могу подарить кому-то вещь, которая на самом деле мне не принадлежит (хотя я думаю, что она моя). Мы можем сказать, что это Невыполнимости (Misapplications), что обстоятельства, предметы, люди и т. д. не соответствуют данной процедуре дарения. Но мы должны помнить, что мы решили исключить из рассмотрения целое множество того, что может быть названо Неудачами, возникающими вследствие ошибок и непонимания. Следовало бы отметить, что ошибка в целом не делает действие пустым, хотя она может сделать его извинительным.

(b) «Я советую вам сделать Я» является перформативным употреблением; рассмотрим случай, когда я вам советую сделать что-то, что на самом деле не в ваших интересах, хотя я думаю, что в ваших. Этот случай совершенно отличен от (I),²⁷ поскольку у нас здесь вовсе нет соблазна думать, что действие совета, вероятно, может быть пустым или потенциально пустым (voidable) или что здесь вообще нет нужды сомневаться в искренности [намерения]. Скорее, мы здесь вводим совершенно новое измерение критики; здесь мы критиковали дурной совет. Независимо от того, является ли действие успешным или неуспешным, оно не застраховано от критики. Мы к этому еще вернемся.

(3) Более сложный по сравнению с предыдущими случай, который мы подробно опять-таки рассмотрим позже. Существует класс перформативов, которые я называю вердиктивами: например, когда мы говорим «Я считаю подсудимого виновным» или просто «виновен», или когда судья фиксирует положение «вне игры». Когда мы говорим «виновен», это может быть успешным в

²⁷ Возможно, это относится к примерам на с. 41, но не к примерам на с. 42. К сожалению, по рукописям это определить невозможно. — Прим. ред. англ, текста Дж. О.Уормсона.

______________________________________________________________Лекция IV

том смысле, если мы искренне думаем о доказательствах того, что он виновен. Но, конечно, процедура в целом должна быть правильной; она даже вряд ли может быть вопросом мнения, как в вышеописанном случае. Таким образом, когда судья говорит «вне игры», то это истина в последней инстанции. Но, опять-таки, мы можем получить «плохой» вердикт: он может быть не только не оправданным (применительно к праву), но в то же время неправильным (применительно к футбольному судье). Итак, здесь мы располагаем чрезвычайно неуспешной ситуацией. Но она еще не является неудачной в каком-либо из смыслов: она не пуста (если судья сказал «вне игры», гол не засчитывается; решение судьи окончательно) и не неискрення. Тем не менее мы не имеем дело сейчас именно с такими ненадежными неприятностями, но только с теми, которые очерчивают область неискренности.

(4) В случае намерения также возникают свои неувязки:

(a) Мы уже заметили сомнительность того, что конституирует последующее действие, и того, что лишь завершает, заканчивает целое, единое действие: например, трудно определить отношение между

«Я дарю» и передачей владения,

«Я беру эту женщину в жены» и завершением бракосочетания

«Я продаю» и окончанием сделки,

хотя, например, в случае обещания разграничение легко. Потому существуют сходные возможности проведения различий разными способами, различий намерения осуществить последующее действие и намерения закончить текущее действие. Здесь не возникает никаких проблем в связи с понятием неискренности.

(b) Мы примерно очертили круг случаев, в которых мы должны иметь определенные намерения, и отчленили их от тех особых случаев, когда мы должны иметь намерение осуществить определенный курс дальнейших действий, когда использование данной процедуры предназначено для осуществления этого действия (облигаторно или рекомендательно). Примером такой особой процедуры является принятие на себя обязательства сделать что-либо, возможно, крещение. Главная цель подобной процедуры состоит в том, чтобы сделать определенное поведение упорядоченным, а другое поведение — неупорядоченным — для многих целей, например, для выведения правовой формулы, подобной процедуры можно достичь наиболее успешно. Но другие случаи не такие легкие: я могу, например, выразить свое намерение, просто сказав «Я

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ помощи слов?

буду...». Я должен, конечно, обладать этим намерением, если я не веду себя неискренне во время употребления этих слов — но что является показателем степени успешности, если я в конце концов не сделал того, что намеревался сделать? Или, опять-таки, в предложении «Добро пожаловать» — сказать так означает приглашение, здесь необязательно проявление искренности: но что если говорящий при этом ведет себя грубо? Или, опять-таки, я даю вам совет, и вы ему следуете, но потом я вас обманываю — до какой степени на меня налагается обязательство так не поступать? Или просто от меня «не ждут» такого поведения? Или это является частью спрашивания-и-принятия совета, что определенное осуществление такого последующего поведения является неупорядоченным (out of order)? Или сходным образом я советую вам сделать что-то, вы соглашаетесь с этим, а затем я протестую против этого — является ли в этом случае мое поведение неупорядоченным? Вероятно, да. Но существует устойчивая тенденция к прояснению подобного рода ситуаций, как, например, когда мы движемся от «Я прощаю» к «Я извиняю» или от «Я буду» к «Я намереваюсь» или к «Я обещаю».

Итак, слишком много уделено внимания случаям, в которых перформатив-ные употребления могу быть неудачными с тем результатом, что рассматриваемое действие лишь подразумевается, осуществляется притворно и т. д. И вот теперь уместным представляется заявить, что все сказанное выше равносильно утверждению — если использовать жаргон, — что определенные условия должны быть удовлетворены: если действие должно быть успешным»— нужно сделать определенные вещи. И это, ясное дело, обязывает нас сказать, что для того, чтобы определенные перформативные употребления были успешными, определенные утверждения должны быть истинными. Это само по себе является тривиальным результатом нашего исследования. Ну что ж, чтобы избежать, по крайней мере, тех неудач, которые мы выявили, мы должны рассмотреть:

(1) что это за утверждения, которые должны быть истинными? и

(2) можем ли мы сказать что-либо вменяемое о связи перформативного употребления с этими утверждениями?

Вспомним, что мы говорили на первой лекции о том, что мы можем в некотором смысле подразумевать кучу вещей, которые должны произойти, когда мы говорим «Я обещаю», но это совершенно отличается от того, чтобы сказать, что употребление «Я обещаю» является утверждением, истинным или

Лекция IV

ложным, и что дело обстоит так-то и так-то. Я остановлюсь на некоторых важных вещах, которые должны быть истинными, если осуществление действия должно быть успешным (не все — но даже эти теперь кажутся достаточно скучными и тривиальными — я надеюсь, что именно сейчас они кажутся для нас «очевидными»).

И вот когда, например, я говорю «Извините» и тем самым фактически прошу прощения, то, что мы можем сказать: я или он действительно совершили акт прощения, тогда —

(1) истинно, а не ложно, что я делаю что-то (или сделал) — на самом деле множество вещей, но, в частности, я прошу прощения (попросил прощения);

(2) истинно, а не ложно, что определенные условия при этом обязательно соблюдаются,^ особенности те, что расписаны в наших Правилах АЛ и А.2;

(3) истинно, а не ложно, что обязательные и другие определенные условия типа Г, в особенности то, что я думаю что-то; и

(4) истинно, а не ложно, что впоследствии я обязан совершить нечто.

ТЕПЕРЬ, строго говоря, смысл, в котором высказывание «Я прошу прощения» предполагает истинность каждого из этих пунктов, был уже объяснен — мы объяснили каждый из этих пунктов. Но интересно сравнить эти «импликации» перформативных употреблений с определенными открытиями, сделанными сравнительно недавно применительно к «импликациям» противоположного и пользующегося предпочтением типа употреблений,утверждения, или констативного употребления, которое само по себе в отличие от перформати-ва является истинным или ложным.

Прежде всего (1) какова связь между употреблением «Я прошу прощения» и фактом, что я прошу прощения? Важно понять, что эта связь отлична от связи между «Я бегу» и тем фактом, что я бегу (или в случае подлинного «чистого» сообщения — между «он бежит» и тем фактом, что он бежит). Это отличие в английском языке маркировано употреблением неконтинуального настоящего времени в перформативных формулах; в других языках это не всегда так — в них длительное настоящее вообще может отсутствовать, и даже в английском оно не всегда употребляется.

Мы можем сказать: в обычных случаях, например в случае бега, имеется факт, что он бежит, который делает утверждение о том, что он бежит, истин-ныл; или, опять-таки, что истинность констативного употребления «он бе-

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

жит» зависит от того, что он действительно бежит. В то время как в нашем случае факт, что я прошу прощения, продуцируется успешностью перформа-тива «Я прошу прощения» —- и то, преуспею ли я в том, что прошу прощения, зависит от успешности перформатива «Я прошу прощения». Это один способ, при помощи которого мы можем оправдать перформативно-констативное разграничение — разграничение между словом и делом.

Теперь рассмотрим еще три из многих способов, при помощи которых утверждение предполагает истинность определенных других утверждений. Один из тех, который я отмечу, хорошо известен. Остальные обсуждались совсем недавно. Мы не будем рассматривать их слишком технически, хотя это и может быть сделано. Я имею в виду открытие того, что способов, при помощи которых мы можем ошибаться, говорить неправильно, возникающих при посредстве «фактуальных» утверждений, гораздо больше, чем просто противоречий (которое так или иначе является сложным отношением, которое требует и определения, и объяснения).

1. Следует

Из «Все люди краснеют» следует «Некоторые люди краснеют». Мы не можем сказать «Все люди краснеют, но некоторые люди не краснеют», или «Кошка сидит под ковром, и кошка сидит на ковре», или «Кошка сидит на ковре, и кошка не сидит на ковре», поскольку в каждом из этих примеров из первого предложения следует противоречивость второго.

2. Предполагает

Мы говорим: «Кошка сидит на ковре» предполагает, что я верю в это в том смысле термина «верю», который был отмечен Дж. Э. Муром. Мы не можем сказать «Кошка сидит на ковре, но я не верю в это». (На самом деле это необычное употребление слова «предполагает»: «подразумевает» на самом деле слабее — как когда мы говорим «Он не знает, что я этого не знаю» или «Я исходил из того (предполагал), что вам это известно (в противоположность — верил в то)».)

3. Подразумевает

«Все дети Джека лысые» подразумевает, что у Джека есть дети. Мы не можем сказать «Все дети Джека лысые, но у Джека нет детей» или «У Джека нет детей, а все его дети лысые».

Лекция IV

Во всех этих случаях возникает одинаковое чувство нелепости того, что говорится. Но мы не должны использовать некий общий термин вроде «подразумевает» или «противоречие», потому что между всеми этими случаями очень большое различие. Существует гораздо больше способов «убить кошку, чем утопить ее в масле»; но это именно то (как говорит пословица), что мы упускаем: существует гораздо больше способов сделать речь нелепой, чем чистое противоречие. Главное здесь следующее: как много способов и почему они делают речь нелепой и на чем основана эта нелепость?

Давайте сопоставим эти три случая с обычными способами:

1. Следует

Если из p следует q, то из ~q следует ~р: если из «кошка сидит на ковре» следует «ковер находится под кошкой», то из «ковер не находится под кошкой» следует «кошка не сидит на ковре». Здесь из истинности предложения следует истинность дальнейшего предложения, или истинность одного несовместима с истинностью другого.

2. Предполагает

Здесь по-другому: если говоря что кошка сидит на ковре, я предполагаю, что я верю в то, что это так, то это не означает, что мое неверие в то, что кошка сидит на ковре, предполагает то, что кошка не сидит на ковре (в обыденном английском языке). И опять-таки, мы здесь не имеем дело с несовместимостью пропозиций — они вполне совместимы: может быть такой случай, что одновременно кошка сидит на ковре, но я в это не верю, но в другом случае мы не можем сказать: «Может быть так, что одновременно кошка сидит на ковре, но под кошкой нет ковра». Или, опять-таки, здесь имеет место высказывание, что «кошка сидит на ковре», которое невозможно совместить с высказыванием «Я не верю в это» — утверждение предполагает веру.

3. Подразумевает

Здесь опять не похоже на следование: если «Все дети Джона лысые» подразумевает, что у Джона есть дети, то не верно, что отсутствие у Джона детей подразумевает, что его дети не лысые. И более того, и «Дети Джона лысые», и «Дети Джона не лысые» равным образом подразумевают, что у Джона есть дети — а это не тот случай, когда и из «кошка сидит на ковре» и из «кошка не сидит на ковре» следует, что кошка находится над ковром.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВОДЛРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

Рассмотрим вначале «следует», а затем «подразумевает» под другим ракурсом.

Следует

Допустим, я сказал «кошка сидит на ковре», когда не соответствует действительности то, что я верил в то, что кошка сидит на ковре, — что мы об этом сказали бы? Ясно, что это случай неискренности. Другими словами: неуспешность здесь состоит в том же, несмотря на наличие утверждения, что и в случае «Я обещаю...», когда я не намереваюсь выполнять обещание, не верю в то, что говорю, и т. д. Неискренность при утверждении та же, что и при обещании. «Я обещаю, но не намерен выполнять обещания» параллельно «Дело обстоит так-то и так-то, но я не верю в это»; сказать «Я обещаю» без намерения это выполнить параллельно тому, что сказать «Дело обстоит так-то», не веря в то, что говоришь.

Подразумевает

Теперь рассмотрим подразумевание: что можно сказать об утверждении «Все дети Джона лысые», если оно сделано, в то время как у Джона вообще нет детей? Теперь будет естественным сказать, что это не является ложью, потому что лишено референции; наличие референции обязательно для разграничения истины и лжи. (Тогда оно бессмысленно? Это не так, как ни крути: оно не похоже ни на «бессмысленное предложение», ни на аграмматическое, на неполное, мумбо-юмбо и т. д.) Бэворят, что в таких случаях «вопрос просто не возникает». Я бы применительно к этому случаю сказал, что употребление пусто.

Сравним это с нашей неудачей, когда мы говорим «Я нарекаю...», но при этом некоторые условия (АЛ) и (А.2) не удовлетворены (в особенности, вероятно, А.2, но на самом деле это все равно — правильное подразумевание АЛ существует и в утверждениях!). Здесь мы можем употребить формулу «подразумевания»: мы можем сказать, что формула «I do» подразумевает множество вещей — если они не удовлетворятся, формула является неуспешной, пустой: нельзя заключить контракт, если референция отсутствует (или даже если она неоднозначна). Сходным образом вопрос о том, хорош или плох совет, не возникает, если вы вообще не собираетесь что-то советовать.

Наконец, может быть так, что способ, с помощью которого одна пропозиция влечет за собой другую, не является слишком непохожим на способ, при помощи которого из «Я обещаю» следует «Я должен»: это не одно и то же, но

Лекция IV

это параллельно: «Я обещаю, но я не должен» параллельно «Дело обстоит так, и дело обстоит не так»; сказать «Я обещаю», но не совершить соответствующего действия параллельно тому, чтобы сказать одновременно «Дело обстоит так» и «Дело обстоит не так». ТЬчно так же как цель утверждения подрывается внутренним противоречием (в котором мы одновременно уподобляем и противопоставляем), цель договора уничтожается, если мы говорим «Я обещаю, и я не должен». Вы связываете себя и отказываетесь связывать себя. Это самоуничтожающая процедура. Одно утверждение связывает нас с другим утверждением, одно осуществление действия — с другим. Более того, точно так же как если из p следует g, то из ~р следует ~q; «Я не должен» влечет за собой «Я не обещаю».

В качестве вывода мы можем констатировать следующее: для того, чтобы объяснить, что может быть неверного применительно к утверждениям, мы не можем просто иметь дело с пропозициями, включающимися в это утверждение (каким бы оно ни было), как это делалось традиционно. Мы должны рассмотреть ситуацию, в которой сделано употребление в целом — целостный речевой акт, — если мы хотим понять параллель между утверждениями и пер-формативными употреблениями и понять то, как и почему они могут не удаваться. Возможно, в действительности не существует такого уж большого различия между утверждениями и перформативными употреблениями.

F"'

ЛЕКЦИЯ V

КОНЦЕ прошлой лекции мы пересмотрели вопрос об отношении между перформативными употреблениями и разного рода утверждениями, которые определенно являются истинными или ложными. Мы отметили в качестве особо значимых четыре типа таких отношений:

(1) Если перформативное употребление «Я прошу прощения» успешно, тогда утверждение, что я прошу прощения, истинно.

(2) Если перформативное употребление «Я прошу прощения» должно быть успешным, тогда утверждение, что выполнены определенные условия — те, которые отмечены в Правилах АЛ и А.2, — должно быть истинным.

(3) Если перформативное употребление «Я прошу прощения» должно быть успешным, то утверждение, что определенные другие условия выполняются — те, которые отмечены в нашем правиле Г.1, — должно быть истинным,

(4) Если перформативные употребления, по крайней мере определенного рода, являются успешными, например договорные, тогда утверждения формы, что я должен или не должен в дальнейшем совершить некоторые определенные вещи, являются истинными.

Я уже говорил, что, похоже, есть некоторое сходство, а, возможно, даже и тождество между вторым из этих четырех типов связей и явлением, второе было названо — в случае утверждений в их противопоставлении перформа-тивам — «подразумеванием», а также между третьим типом связей и явлением, названным (иногда и не всегда на мой взгляд правильно) в случае утверждений «импликацией», или «предполаганием»; предполагание и импликация в качестве двух способов, посредством которых истинность утверждения мо-

_______________________________________________________________Лекция V

жет быть важным образом связана с истинностью другого утверждения без того, чтобы одно следовало из другого в уникальном смысле, предпочитается обсессивными логиками. Только четвертое и последнее из вышеуказанных соотношений может быть представлено — не знаю уж, до какой степени удовлетворительно, — в качестве уподобления отношению следования между утверждениями. «Я обещаю сделать X, но не беру на себя никаких обязательств сделать это» может определенно в большей степени выглядеть как противоречие — чем бы оно ни было на самом деле, — чем «Я обещаю с делать X, но я не намереваюсь это делать». А также из «Я не беру на себя никаких обязательств по выполнению р» может следовать, что «Я не обещаю сделать р», и кто-то может подумать, что способ, посредством которого определенное p связывает меня с определенным g, не слишком не похож на способ, при помощи которого обещание с делать X связывает меня обязательством с делать X. Но я не хочу сказать ни того, что здесь есть какие-то параллели, ни того, что их здесь нет, но только то, что по меньшей мере здесь есть очень тесная параллель с двумя другими случаями; и это подразумевает, что по меньшей мере в некотором смысле существует опасность крушения нашего первоначального и предварительного разграничения между констативными и перформативны-ми употреблениями.

Мы можем, тем не менее, подбодрить себя убеждением в том, что это разграничение является окончательным, вернувшись к старой идее, в соответствии с которой констативное употребление является истинным или ложным, а перформативное — успешным или неуспешным. Сравним тот факт, что я кого-то прощаю, который зависит от успешности перформатива «Я прошу прощения», со случаем утверждения «Джон бежит», истинность которого зависит от того факта, действительно ли имеет место, что Джон бежит. Но, возможно, это противопоставление не столь уж ярко: если взять для начала утверждения, то ясно, что употребление (констатив) «Джон бежит» связано с утверждением «Я говорю, что Джон бежит», а истинность последнего может зависеть от успешности употребления «Джон бежит» точно так же, как «Я прошу прощения» зависит от успешности «Я прощаю». И если потом взять перформати-вы, то связанное с перформативом (я полагаю, что это перформатив) «Предупреждаю вас, что бык сейчас бросится» является фактом, если таковой вообще существует, что бык собирается броситься: если бык не собирается этого делать, тогда на самом деле употребление «Я предупреждаю, что бык собирается броситься» открыто критике — но оно не является ни одним из тех

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

срообов, которые были нами выше охарактеризованы как неудачи. Мы не сказали бы в этом случае, что предупреждение было пустым, то есть что он не предупредил, но лишь употребил форму предупреждения, не сказали бы, что оно было неискренним, — мы в гораздо большей степени были бы склонны сказать, что предупреждение было ложным или (лучше) ошибочным, как это бывает с утверждениями. Так что рассмотрение типов успешности и неуспешности может затрагивать утверждения, а рассмотрение типов истинности и ложности может затрагивать перформативы (или некоторые перформативы).

Мы должны теперь сделать новый шаг по направлению к пустыне сравни-, тельной точности (precision). Мы должны спросить: существует ли точный способ, посредством которого мы могли бы окончательно разграничить перформативы и употребления? И, в частности, следовало бы прежде всего спросить, существует ли грамматический (лексикографический) критерий для разграничения перформативного употребления.

До сих пор мы рассмотрели лишь небольшое число классических примеров перформативов, все с глаголами первого лица настоящего времени изъявительного наклонения активного залога. Очень скоро мы увидим, что для этой хитрости мы имели все основания. Примеры были такие: «Я нарекаю», «Да», «Спорим», «Дарю». По совершенно очевидным причинам, которыми мы вскоре займемся, именно этот тип употреблений является наиболее обычным типом перформатива. Заметим, что выражения «настоящее время» и «изъявительное наклонение», конечно, неточны (bisnormers) ( не говорим уже о том, какие заводящие в тупик ассоциации связаны с понятием «активный залог») — я использую эти термины в хорошо известном грамматическом значении. Например, «настоящему времени» в противоположность «настоящему продолженному» нечего делать с описанием (или даже указанием) того, что я делаю в настоящее время. «Я пью пиво» в противоположность «Я сейчас пью пиво» не является аналогией будущему и прошедшему времени, описывающему то, что я буду делать в будущем или сделал в прошлом. На самом деле изъявительное наклонение более обычно содержит хабитуалъное (habitual) значение, если оно вообще является «индикативом». Там же, где оно не я^ьл>ется хабитуальным, но в каком-то смысле подлинно выражающим «настояа^ее>, как это мы порой видим в перформативах, если вам угодно, в таких, как уЯ нарекаю», оно в определенном смысле вообще не является изъявительным наклонением в том смысле, в котором это трактует грамматика, то есть сообщающим, описывающим или информирующим о действительном положении дел

Лекция V

или текущих событиях, потому что, как мы видели, оно не описывает и не информирует, но употребляется для того, чтобы сделать что-то или в процессе осуществления этого действия. Так, мы употребляем «изъявительное в настоящем времени» лишь для того, чтобы обозначить английскую грамматическую фор^у «Я нарекаю», «Я бегу» и т. д. (Эта ошибка в терминологии связана с уподоблением «Я бегу» латинскому сигго, которое на самом-то деле лучше всего переводить как «I am running»; в латыни нет двух грамматических настоящих.)

Ну так что же, является ли использование первого лица единственного числа настоящего времени активного залога существенным для перформатив-ного употребления? Нет нужды попусту тратить время на такое очевидное исключение, как <смы обещаем...», «мы согласны» и т. д. Существуют более важные и очевидные исключения, распространенные повсеместно (некоторое из них мы уже упоминали между делом).

Чрезвычайно обычный и важный тип несомненного, как мне думается, пер-форматива имеет глагол во втором или третьем лице (единственного или множественного числа), а также глагол в пассивном залоге — так что лицо и залог несущественны. Вот некоторые примеры этого типа:

(1) Вы назначаетесь на пост...

(2) Пассажиры предупреждаются о том, что следует переходить пути только по мосту.

На самом деле глагол может быть и «безличным» в случаях страдательного залога, например:

(3) Настоящим предупреждается, что нарушители будут преследоваться по закону.

Этот тип обычно находят нормальным в официальных или юридических инс-крипциях; они отличаются, особенно в письменной форме, тем, что часто или даже всегда в них можно употребить слово «настоящим», которое служит указанием, что данное употребление (письменное) данного предложения, как и говорится в нем, является инструментом осуществления действия предупреждения, предписания и т. д. «Настоящим» является полезным критерием того, что данное употребление является перформативным. Если оно не имеет места, то высказывание «Пассажиров предупреждают о необходимости пересекать пути только по мосту» может быть использовано как дескрипция того, что обычно происходит: «При приближении к туннелю пассажиров предупреждают не высовывать голову и т. д.».

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

До сих пор мы рассмотрели лишь небольшое число классических примеров перформативов, все с глаголами первого лица настоящего времени изъявительного наклонения активного залога. Очень скоро мы увидим, что для этой хитрости мы имели все основания. Примеры были такие: «Я нарекаю», «Да», «Спорим», «Дарю». По совершенно очевидным причинам, которыми мы вскоре займемся, именно этот тип употреблений является наиболее обычным типом перформатива. Заметим, что выражения «настоящее время» и «изъявительное наклонение», конечно, неточны (bisnormers) ( не говорим уже о том, какие заводящие в тупик ассоциации связаны с понятием «активный залог») — я использую эти термины в хорошо известном грамматическом значении. Например, «настоящему времени» в противоположность «настоящему продолженному» нечего делать с описанием (или даже указанием) того, что я делаю в настоящее время. «Я пью пиво» в противоположность «Я сейчас пью пиво» не является аналогией будущему и прошедшему времени, описывающему то, что я буду делать в будущем или сделал в прошлом. На самом деле изъявительное наклонение более обычно содержит хабитуалъное (habitual) значение, если оно вообще является «индикативом». Там же, где оно не я^ьл>ется хабитуальным, но в каком-то смысле подлинно выражающим «настояи$ее>, как это мы порой видим в перформативах, если вам угодно, в таких, как <(<Я нарекаю», оно в определенном смысле вообще не является изъявительным наклонением в том смысле, в котором это трактует грамматика, то есть сообщающим, описывающим или информирующим о действительном положении дел

__________________________________________________________________Лекция V

или текущих событиях, потому что, как мы видели, оно не описывает и не информирует, но употребляется для того, чтобы сделать что-то или в процессе осуществления этого действия. Так, мы употребляем «изъявительное в настоящем времени» лишь для того, чтобы обозначить английскую грамматическую фор#у «Я нарекаю», «Я бегу» и т. д. (Эта ошибка в терминологии связана с уподоблением «Я бегу» латинскому сигго, которое на самом-то деле лучше всего переводить как «I am running»; в латыни нет двух грамматических настоящих.)

Ну так что же, является ли использование первого лица единственного числа настоящего времени активного залога существенным для перформатив-ного употребления? Нет нужды попусту тратить время на такое очевидное исключение, как «мы обещаем...», «мы согласны» и т. д. Существуют более важные и очевидные исключения, распространенные повсеместно (некоторое из них мы уже упоминали между делом).

(1) Вы назначаетесь на пост...

(2) Пассажиры предупреждаются о том, что следует переходить пути только по мосту.

На самом деле глагол может быть и «безличным» в случаях страдательного залога, например:

(3) Настоящим предупреждается, что нарушители будут преследоваться по закону.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

Так или иначе, если мы отойдем от этих высокоформализованных и эксплицитных перформативных употреблений, то должны будем осознать, что наклонение и время (до сих пор противопоставлявшиеся лицу и залогу) проваливаются в качестве абсолютных критериев.

Наклонение в качестве критерия не пройдет потому, что я могу приказать вам повернуться направо, говоря не «Я приказываю вам повернуться направо», а просто «Повернитесь направо»; я могу дать вам разрешение идти, сказав просто «Вы можете идти»; и вместо того, чтобы говорить «Я советую [или рекомендую] вам повернуться направо», я могу сказать «На вашем месте я бы повернулся направо». Время тоже не подойдет, потому что, определяя, что вы находитесь в положении вне игры, вместо того, чтобы сказать «Я определяю, что вы находитесь в положении вне игры», я могу сказать просто «Вы вне игры»; и точно так же вместо того, чтобы говорить «Я считаю, что вы виновны», я могу сказать только «Ты это сделал». Уже не упоминая те случаи, когда я принимаю вызов на спор, говоря просто «Идет», и даже те случаи, когда вообще нет эксплицитного глагола, как в тех случаях, когда я просто говорю «Виновен», находя, что человек виновен, или «Вон!», когда я хочу, чтобы кто-то ушел.

Располагая, в частности, некоторыми специальными перформативно-по-добными словами, такими, например, как «вне игры», «виновен» и т. д., мы в состоянии, кажется, отказаться даже от правила активного и пассивного залога, которое мы дали выше. Вместо «Объявляю вас вне игры» я могу сказать «Вы находитесь вне игры», и я могу сказать вместо «Я принимаю на себя ответственность...» просто «Я отвечаю...». Таким образом, мы можем предположить, что тестом на перформативность являются определенные слова, что мы можем проводить это тестирование посредством словаря, а не грамматики. Такими словами могут быть «вне игры», «прощаю», «обещаю», «опасно» и т. д. Но это тоже не проходит, потому что:

I. Мы можем получить перформатив без этих оперативных слов, например:

(1) Вместо «опасный поворот» мы можем сказать просто «поворот», а вместо «опасный бык» мы можем написать «бык».

(2) Вместо «Вам приказывается то-то» мы можем употребить «Вы будете делать то-то», а вместо «Я обещаю сделать то-то» мы можем сказать «Я сделаю то-то».

II. Мы можем употребить оперативное слово вне перформативного употребления. Например, так:

______________________________________________________________Лекция V

(1) В крикете зритель может сказать «Игра закончена». Точно так же я могу сказать «Вы виновны», или «Вы были в положении вне игры», или даже «Вы виновны (вне игры)», в то время как я не имел права объявлять вас виновным или вне игры.

(2) В таких локуциях, как «Вы обещали», «Вы уполномочены» и т. д., оперативные слова появляются вне перформативного употребления.

ВСЕ это заводит в тупик поиски единственного простого критерия перфор-мативности в грамматике или в словаре. Но, может быть, возможно сформулировать комплексный критерий или как минимум множество критериев, простых или сложных, включающих и грамматику, и словарь? Например, одним из таких критериев может быть наличие глагола в императиве (это, конечно, приводит ко многим трудностям, например с определением того, когда глагол стоит в императиве, а когда — нет; но я не буду в это углубляться).

Я бы, скорее, на секунду вернулся назад и рассмотрел, не было ли разумным наше первоначальное предпочтение глаголов в позиции «настоящее время, первое лицо, изъявительное наклонение».

Мы сказали, что идея перформативного употребления состояла в том, что оно должно было быть осуществлением действия (или включаться в это осуществление на правах его части). Действия могут быть осуществлены только лицами, и очевидно, что в наших случаях говорящий и должен быть исполнителем: отсюда наше законное ощущение — мы ошибочно отливаем его в грамматические формы — предпочтительности «первого лица», которое и должно возникать, быть отмеченным или с которым мы должны соотноситься; более того, если говорящий производит действие, он должен делать нечто — отсюда наше, вероятно, неудачно выраженное предпочтение грамматического настоящего и грамматического активного залога. Существует нечто, что делается говорящим в момент говорения.

Там же, в словесной формулировке употребления, где нет соотнесенности с лицом, производящим это употребление и тем самым действие с помощью местоимения «Я» (или его личного имени), то тогда фактически оно будет «соотносится» (referred to) с одним из следующих двух способов:

(а) В устных употреблениях посредством того, что он есть лицо, которое осуществляет это употребление — то, что мы можем назвать употреблением-источником, которое используется в целом в любой системе вербальных референтных координат.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

(б) В письменных употреблениях (или «инскрипциях») посредством проставления им своей подписи (это должно быть сделано, ибо, конечно, письменные употребления не привязаны к своему источнику, как это имеет место в случае устных).

«Я», который совершает действие, существенным образом привносится в картину высказывания. Преимущество исходной формы первого лица единственного числа изъявительного наклонения активного залога — или же второго и третьего лица и безличных пассивных форм, если имеет место подпись, — состоит в том, что имплицитная особенность речевой ситуации становится эксплицитной. Более того, глаголы, кажущиеся по словарным основаниям сугубо перформативными, служат особой цели экспликации (что не то же самое, что утверждение или описание) того, чем в точности является действие, которое осуществляется посредством данного употребления; другие же слова, которые, как кажется, имеют особую перформативную функцию (и на самом деле имеют ее), такие, как «виновен» или «вне игры» и т. д., обладают этой функцией, будучи связаны по «происхождению» с этими особыми эксплицитными перформативными глаголами, такими, как «обещаю», «провозглашаю», «нахожу» и т. д.

Формула «настоящим» является полезной альтернативой, но она слишком формальна для обыденных целей, мы можем в дальнейшем говорить «Настоящим я утверждаю...» или «Настоящим ставлю под сомнение...», но мы ведь надеялись найти критерий для разграничения утверждений от перформати-вов. (Я должен объяснить вновь, что здесь мы еще «плаваем». Чувство, как твердая почва предрассудков уходит у нас из-под ног, бодрит, но одновременно и мстит.)

Итак, то, что мы чувствовали склонность сказать, это то, что любое употребление, которое является фактически перформативным, может быть редуцируемым, или расширяемым, или анализируемым в форме с глаголом первого лица настоящего времени изъявительного наклонения активного залога. Мы уже фактически пользовались тестом этого рода. Таким образом:

«Аут» эквивалентно «Я объявляю, провозглашаю, выставляю, отзываю вас отсюда» (когда это перформатив, но это необязательно — например, вас может попросить с поля или зарегистрировать, что вы в ауте, не судья, а счетчик).

«Виновен» эквивалентно «Я нахожу, объявляю, считаю вас виновным».

«Вас предупреждают, что бык опасен» эквивалентно «Я, Джон Джонс, предупреждаю вас, что бык опасен» или

Лекция V

Этот бык опасен

(подпись) Джон Джонс

ТАКОЙ СПОСОБ расширения эксплицирует и тот факт, что употребление является перформативом, и то, что это за действие, которое совершается. До тех пор пока перформативное употребление не редуцировано к такой эксплицитной форме, остается регулярная возможность рассматривать его неперформа-тивным способом: например «Это ваше» может быть рассмотрено «Я дарю вам это» или «Это (уже) принадлежит вам». Фактически можно даже себе представить игру на перформативных и неперформативных употреблениях запрещающего объявления «Запрещается (Вас предупредили) (You have been warned)».

Так или иначе, хотя мы могли и продвигаться дальше в том же направлении (тут ведь есть препятствия!),²⁸ мы должны заметить, что это первое лицо единственного числа изъявительного наклонения активного залога употребляется особым и специфическим образом. В частности, мы должны отметить, что имеет место систематическая асимметрия между этой формой и другими лицами и временами того же самого глагола. Тот факт, что имеет место именно такого рода асимметрия, является безусловным признаком перформативного глагола (и ближайшим феноменом на роль грамматического критерия перформа-тивности).

Приведем пример: употребление «Спорим» (I bet) в противоположность употреблению этого же глагола в другом времени или в другом лице. «Я спорил» и «Он спорит» не являются перформативами, но описывают действия с моей или с его точки зрения — действия, каждое из которых состоит из употребления перформатива «Спорим». Если я употребляю выражение «Спорим», я не утверждаю, что я употребляю выражение «Спорим» или какое-либо другое выражение, но я совершаю действие заключения пари (спора); и точно так же если он говорит, что он спорит, то есть произносит слово «Спорим», то он спорит. Но если я употребляю слова «Он спорит», то я лишь утверждаю, что он употребляет (или, скорее, что он употребил) слово «Спорим», — я не совершаю действия заключения пари (спора), которое может совершить только он сам, я описываю совершение им действия заключения пари (спора). Но

²⁸ Например, что представляют собой глаголы, с помощью которых можно все это проделывать? Если перформатив развернут, что тогда является тестом на то, является ли первое лицо единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения активного залога таким перформативом, сводящим (с позволения сказать!) к себе все остальные формы?

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

я могу сам поспорить с кем-то, и он должен делать это сам. Точно так же встревоженный родитель, уговаривая свое чадо сделать что-то, может сказать: «Он обещает, правда ведь, Вилли?» — но маленький Вилли должен еще сам сказать «Я обещаю», если он действительно намерен что-то обещать. И вот такого рода асимметрия не возникает вообще с глаголами, которые не используются как эксплицитные перформативы. Например, такой симметрии нет между «Я бегу» и «Он бежит». И еще: сомнительно, что это и есть тот самый точный «грамматический» критерий (что это вообще такое?), во всяком случае отмеченный критерий не слишком точен, потому что:

(1) ПЕРВОЕ лицо единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения активного залога может быть использовано для того, нтобы описывать мое обыденное поведение: «Я спорю с ним (каждое утро) на шесть пенсов, что скоро пойдет дождь» или «Я обещаю только тогда, когда, я намерен выполнить обещание».

(2) ПЕРВОЕ лицо единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения активного залога может быть использовано в каком-то смысле аналогично «историческому» настоящему. Оно может быть использовано для того, чтобы описывать мои собственные действия в другом месте и в другое время: «На странице 49 я протестую против приговора». Мы можем подкрепить эту точку зрения, сказав, что перформативные глаголы не используются в настоящем продолженном времени (в первом лице единственного числа активного залога) : мы не говорим I am promising, I am protesting, 'Я — в данный момент — обещаю', 'Я — в данный момент — протестую'. Но даже если это не совсем так, потому что ведь я могу сказать: «Сейчас оставь меня покое; Увидимся позже; В настоящий момент я женюсь» — в любой момент церемонии, когда я не должен говорить другие слова, такие, как «Я согласен»; здесь употребление пер-форматива не исчерпывает всего совершения действия, которое совершается долго и содержит другие элементы. Или я могу сказать I am protesting, 'Я — в настоящий момент — протестую', осуществляя это действие протеста как-то по-другому, не употребляя «Я протестую» (I protest), например, приковывая себя к решетке парка. Или я могу даже сказать: «В настоящий момент я приказываю» (I am ordering) и при этом написать слова «Приказываю» (I order).

(3) НЕКОТОРЫЕ ГЛАГОЛЫ могут использоваться в первом лице единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения активного залога одновременно двумя способами. Например, «Я называю» в том случае, когда я

Лекция V

говорю «Я называю это инфляцией, когда слишком много денег уходит на покупку слишком малого количества вещей», что является и перформативом, и дескрипцией последующего действия.

(4) Мы должны быть готовы к той опасности, которая исходит от включения многих формул, которые не хотел бы рассматривать как перформативы; например «Я утверждаю, что» (произнести и значит утверждать) не хотелось бы приравнивать к «Спорим» («Держу пари, что»),

(5) Мы СТАЛКИВАЕМСЯ порой со случаями, когда слово подкрепляется делом: так, я могу сказать: «Я плюю на вас», или j'adoube,²⁹ когда я касаюсь фигуры, или «Я цитирую», следующее за цитированием. Если я даю определение, говоря «Я определяю χ следующим образом: χ есть у», то и это случай подкрепления слова действием (здесь предоставлением определения); когда мы используем формулу «Я определяю χ как у», то мы осуществляем перевод от подкрепления слова делом к перформативному употреблению. Мы можем также добавить, что имеет место подобная процедура перевода от употребления слов, которые мы называем маркерами, к перформативам. Существует переход от слова КОНЕЦ в конце романа к выражению «конец сообщения» в конце сообщения по радио и к выражению «чем я и завершу свое выступление», сказанное адвокатом в суде. Существуют случаи маркировки действия словом, когда употребление слова маркирует окончание действия (прекращение действия трудно для словесного выражения, как и для любого другого способа экспликации, разумеется).

(6) ВСЕГДА ли для экспликации действия, осуществляющегося посредством говорения, мы должны находить употребляющийся здесь перформативный глагол? Например, я могу оскорбить вас, но ведь не существует перформативной формулы «Я оскорбляю вас».

(7) ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ли мы можем всегда ставить перформатив в нормальную форму без потерь? «Я буду...» может подразумевать различные вещи; возможно, мы извлечем из этого пользу. Или, опять-таки, мы говорим: «Я прошу меня извинить» — действительно ли это то же самое, что «Прошу прощения»?

Мы должны будем вернуться к понятию эксплицитного перформатива, и мы должны обсудить исторически то, как возникли по крайней мере некоторые из этих, возможно, и не самых серьезных трудностей.

²⁹ Я не делал этого хода (франц.) Это шахматный термин. — Прим. перев.

ЛЕКЦИЯ VI

СКОЛЬКУ мы предположили, что перформатив не настолько разитель-но отличается от констатива — первый успешен или неуспешен, второй истинен или ложен, — мы начали рассматривать проблему, как определить перформатив более точно. Первыми были предложены критерий грамматики, критерий словаря или и того, и другого вместе. Мы отметили, что определенно не существует ни одного абсолютного критерия подобного рода и что, весьма вероятно, вообще невозможно задать даже список возможных критериев; более того, они определенно не разграничивали бы перформативы и констативы, которые являются зачастую одним и тем же предложением, используемым в различных случаях как употребления обоих видов — и пер-формативов, и констативов. Дело казалось безнадежным, если бы мы продолжали подыскивать критерии к употреблениям в том виде, как они есть.

Но, тем не менее, некий тип перформатива, который мы использовали в наших первых примерах, имевший глагол в первом лице единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения активного залога, кажется, остается предпочтительным для нас: по крайней мере, если произнесение слов есть совершение какого-либо действия, то «я», «активный залог» и «настоящее время» кажутся наиболее подходящими для этой цели. Хотя на самом деле перформативы реально вообще не похожи на разновидность глагола, стоящего в этом «времени»; в случае с этими глаголами имеется существенная асимметрия. Эта асимметрия как раз является довольно точно характеризующей длинный список перформативно-подобных глаголов. В этом случае, видимо, следует сделать следующее:

Лекция VI

(1) составить список всех глаголов, обладающих этой особенностью;

(2) предположить, что все перформативные употребления, которые фактически отличаются от предпочитаемой нами формы — начинающейся с «Я х, что», «Я χ плюс инфинитив» или «Я х», — могут быть «редуцированы» к этой форме и приобрести вид того, что мы можем назвать эксплицитным перформативом.

ТЕПЕРЬ СПРАШИВАЕТСЯ: так ли уж легко — и даже: возможно ли — все это проделать? Сравнительно легко допустить существование определенных вполне нормальных, но совершенно иных употреблений первого лица в настоящем времени активного залога даже с этими глаголами, которые ведь с таким же успехом могут быть констативными или дескриптивными, то есть настоящее время этих глаголов может быть хабитуальным «историческим» (квази) настоящим или настоящим продолженным. Но тогда, как я вкратце отмечал в конце предыдущей лекции, возникают дальнейшие трудности: мы отметили из них три наиболее типичных.

(1) «Я оцениваю» или, возможно, «Я считаю», кажется, можно отнести и к кон-стативам, и к перформативам. Что же они такое на самом деле? И то, и другое?

(2) «Я утверждаю, что», кажется, удовлетворяет нашим грамматическим или квазиграмматическим требованиям — но хотим ли мы его включать в перфор-мативы? Наш критерий, таков как он есть, кажется, обладает опасностью включения неперформативов.

(3) Иногда говорить что-то, кажется, является характерным для того, чтобы совершить что-то, например, оскорбить человека или упрекнуть его в чем-то, — но ведь нет такого перформатива «Я оскорбляю тебя». Наш критерий не охватывает всех случаев «делания» чего-либо, потому что «редукция» к эксплицитному перформативу не всегда оказывается возможной.

Давайте тогда более подробно остановимся на самом выражении «эксплицитный перформатив», который мы ввели, скорее, явочным порядком. Я противопоставлю его «первичному перформативу» (скорее, так, нежели неэксплицитному, или имплицитному, перформативу). В качестве примера напишем следующее:

(1) первичный перформатив: «Я там буду»,

(2) эксплицитный перформатив: «Обещаю, что буду там»,

и мы сказали, что последняя формула делает его эксплицитным — но что это за действие, которое совершается при помощи употребления, то есть «Я там буду»? Если кто-то говорит: «Я там буду», мы можем спросить: «Это что —

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

обещание?» Мы можем получить ответ: «Да» или «Да, я обещаю это», в то время как ответ может быть и иным: «Нет, но я собираюсь быть там» (выражающий или объявляющий о намерении) или же «Нет, но я могу предвидеть, зная свою слабость, что я (возможно) там буду».

Теперь мы должны сделать два заявления: «эксплицирование» — не то же самое, что описание или утверждение (по крайней мере в том смысле, в каком предпочитают употреблять это слово философы) того, что я делаю. Если «эксплицирование» подразумевает это, то pro tanto³⁰ оно является плохим термином. Ситуация в случае действий, которые являются нелингвистическими, но похожими на перформативные употребления в том, что они являются осуществлением конвенционального действия (в нашем случае — ритуального или церемониального), складывается примерно следующим образом: предположим, я, стоя перед вами, низко кланяюсь; при этом может быть неясным, выражаю ли я свое почтение вам, или, скажем, я наклонился, чтобы лучше разглядеть какое-то растение, или облегчаю себе процесс пищеварения. Говоря в целом, для того, чтобы прояснить, что имеется конвенциональное церемониальное действие и какое именно (например, выражение почтения), надо взять за правило включать в него особый характерный признак, например, приподнимание шляпы, или прикосновение лбом к земле, прижимание руки к сердцу, или даже произнесение какого-либо звука или слова, к примеру «Салам». И вот употребление «Салам» всего лишь описывает совершение мною действия выражения почтения, не более чем тот факт, что я снимаю шляпу, и также некоторые произносимые слова (хотя мы к этому еще вернемся), говорящие «Я вас приветствую», более описывают мое совершение действия, чем произнесение слова «Салям». Осуществить эти действия или употребить эти слова — значит разъяснить, как должно быть воспринято или понято это действие, что это за действие. И это же касается выражения «Я обещаю, что». Оно не является дескрипцией, потому что: (1) оно могло бы быть истинным или ложным; (2) произнесение слов «Я обещаю, что» (если оно успешно, конечно) превращает высказывание в обещание, причем в недвусмысленное обещание. Теперь мы можем сказать, что такая перформативная формула, как «Я обещаю», проясняет то, как следует понимать, что говорится; и можно даже предположить, что формула «утверждает, что» обещание было дано; но мы не можем сказать ни того, что такие употребления являются истинными или ложными, ни того, что они являются описаниями или сообщениями.

³⁰Тем самым (лат.) — Ярим, перев. 66

Лекция VI

Во-вторых, менее важное предупреждение: заметьте, что, хотя в этих употреблениях мы имеем дело со словом «что», следующим после глагола, например «обещаю», или «нахожу», или «объявляю» (или, возможно, таких глаголов, как «оцениваю»), мы не можем относиться к этому как к «косвенной речи». Слово «что» в косвенной речи, или oratio obliqua,³¹ имеет, конечно место, когда я сообщаю о том, что кто-либо другой или я сам когда-то где-то говорил, например, типичный случай: «Он сказал, что...», но возможно также: «Он обещал, что...» (или здесь двойное использование слова «что»?) или: «На странице 465 он заявил, что...». Если это ясное понятие,³² то мы видим, что «что» в oratio obliqua не во всем похоже на «что» в наших эксплицитных перформа-тивных формулах: здесь я не сообщаю о своей собственной речи в первом лице единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения активного залога. Конечно, совсем необязательно, чтобы глагол, относящийся к экцплицитному перформативу, следовал непосредственно перед словом «что»; в важном числе классов за перформативным глаголом следует инфинитив или вообще ничего не следует, например, «Прошу меня простить», «Я вас приветствую».

И вот есть одна вещь, которая кажется по меньшей мере менее загадочной — как из анализа ее лингвистического строения, так и из ее собственной природы внутри эксплицитного перформатива. Она состоит в том, что исторически с точки зрения эволюции языка эксплицитный перформатив должен был развиться позднее, чем определенные более первичные употребления, многие из которых по меньшей мере имплицитно уже представляют собой пер-формативы, включенные в большинство эксплицитных перформативов как части в целое. Например, «Я буду...» появилось раньше, чем «Я обещаю, что буду...». Правдоподобный взгляд (я не знаю точно, как его можно обосновать) состоял бы в том, что в примитивных языках было еще не ясно, еще нельзя было разграничить, какие действия из того разнообразия (используя позднейшую терминологию) того, что мы могли бы делать, мы делаем на самом деле. Например, «Бык» или «Гром» в примитивном языке однословных употреблений³³ могло бы быть и предупреждением, и информацией, и предсказанием, и т. д. Также представляется правдоподобным, что эксплицитное разграниче-

³¹ Косвенная речь (лат.) — Ярил, перев.

¹² Мое объяснение неясно, подобно всем объяснениям из учебников по грамматике, посвященных слову «что»: сравните их даже с худшими объяснениями слова «что» (what).

³³ Которые, возможно, действительно были в примитивных языках, ср. Есперсен.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

ние различных сил, которые может иметь данное употребление, является позднейшим достижением языка, причем весьма значительным; примитивные, или первоначальные, формы употребления будут сохранять «абмивалентость», или «двусмысленность», или «затемненность» примитивного языка в этом отношении; они не будут делать эксплицитной точную силу употребления. Это может иметь свою выгоду, но усложнение и развитие социальных форм и процедур само внесет необходимое прояснение. Но заметим, что это прояснение является настолько же креативным актом, как открытие или описание. И оно состоит в той же мере в производстве ясных дистинкций, как и в прояснении уже существовавших дистинкций.

Одна вещь, тем не менее, которую будет наиболее опасно делать и которую мы чрезвычайно склонны делать, это воображать, что мы каким-то образом знаем, каким должны быть первоначальные, или примитивные, предложения, что они должны быть непременно утвердительными, или констативными, как это имеет место в предпочтительных философских представлениях, согласно которым простое употребление чего бы то ни было должно претендовать лишь на истинность или ложность и не должно рассматриваться в плане чего бы то ни было еще. Мы определенно не знаем, так это или нет, не больше чем, например, о том, берут ли все употребления свое начало из слов-клятв; и гораздо более правдоподобным выглядит, что «чистое» утверждение — это цель, идеал, к которому в своем градуальном развитии стремится наука, точно так же как она стремится к идеалу точности. Язык как таковой и на своих примитивных стадиях не является ни точным, ни эксплицитным: точность в языке проясняет то, что было высказано, — его значение; эксплицитность в нашем смысле проясняет силу употребления или (в определенном смысле; см. ниже) «как его следует понимать».

Эксплицитная перформативная формула, более того, лишь последний и «наиболее успешный» из огромного числа речевых приемов, которые всегда использовались с большим или меньшим успехом для того, чтобы осуществить одну и ту же функцию (точно так же как измерение и стандартизация были наиболее удачным приемом, когда-либо введенным для развития точности речи).

Рассмотрим ряд наиболее примитивных приемов речи, некоторые из которых (хотя, конечно, не без изменений и потерь, как мы увидим) были приняты на вооружение экпслицитным перформативом.

Лекция VI

1. Наклонение

Мы УЖЕ говорили о таком чрезвычайно распространенном и обычном приеме использования повелительного наклонения. Оно управляет употреблением «команды» (или призыва, или разрешения, или уступки и всего что угодно!). Так, я могу сказать «Закройте» во многих контекстах:

«А ну закройте!» напоминает перформатив «Я приказываю вам закрыть».

&laqulaquo;Вы бы закрыли!» напоминает перформатив «Советую вам закрыть».

«Ну ладно, закройте» напоминает перформатив «Разрешаю вам закрыть».

«Очень хорошо, тогда закройте ее» напоминает перформатив «Я согласен, чтобы вы закрыли».

«Ну, рискните закрыть» напоминает перформатив «Я обрекаю вас на риск закрыть».

Или, опять-таки, мы можем использовать вспомогательные глаголы:

«Вы можете закрыть ее» напоминает перформатив «Я даю вам разрешение, я согласен с тем, чтобы вы закрыли».

«Вы должны закрыть ее» напоминает перформатив «Я приказываю, я советую вам закрыть ее».

«Вам следует закрыть ее» напоминает перформатив «Я советую вам закрыть ее».

2. Интонация, каденция, эмфаза

(Точно ТАК ЖЕ как использование сценических ремарок, например «угрожающе» и т. д.). Примеры такие:

Он сейчас набросится! (предупреждение) Он что, сейчас набросится? (вопрос) Он же сейчас набросится?! (выражение протеста)

Эти особенности разговорного языка невоспроизводимы адекватно в письменной речи. Например, мы пытались передать интонацию, каденцию и эмфазу протеста, используя вопросительный и восклицательный знаки (но это очень скудные средства). Пунктуация, курсив и порядок слов мало могут помочь, эти средства слишком грубы.

3. Наречия и наречные словосочетания

Но в ПИСЬМЕННОМ ЯЗЫКЕ —и даже в устном до некоторой степени, хотя не до такой, — мы обращаемся к адвербиальным фразам и идиомам. 1ак, мы можем определить силу высказывания «Я буду», добавив «возможно» или — в про-

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

тивоположном смысле — «безусловно»; мы можем подчеркивать (с целью напоминания или с какой-либо другой), написав «Будет правильно с твоей стороны, если ты всегда будешь помнить...». Больше можно было бы сказать о возникающих здесь связях между тем, как намекают, дают почувствовать, начинают издалека, подводят к выводу, сообщают, «выражают» (скверное слово); все это, несмотря на существенные различия, включает в себя употребление одних и тех же словесных приемов и перифраз. Мы вернемся к важной и разнообразной отличительной черте этих явлений во второй половине наших лекций.

4. Связующие частицы

H А во л E E утонченном уровне, возможно, приходит употребление особого вербального приема связующей частицы; так, мы можем употребить частицу «все-таки», по силе равную выражению «Я настаиваю»; мы употребляем слово «поэтому» эквивалентно выражению «Я делаю вывод, что»; мы употребляем «хотя» эквивалентно «Я допускаю, что». Отметим также употребление частиц «в то время как», «настоящим», «более того».³⁴ Точно такой же цели служит использование заголовков вроде Манифест, Акт, Прокламация или подзаголовка «Роман». В дополнение к тому, что и как мы говорим, существуют другие существенные приемы, посредством которых проявляется сила употребления:

5. Сопровождение употребления

Мы МОЖЕМ сопровождать употребление слов мимикой или жестами (подмигивание, указание пальцем, пожимание плечами, нахмуривание бровей и т. д.) или же церемониальными невербальными действиями. Они могут иногда использоваться вообще без употребления каких-либо слов, и важность их совершенно очевидна.

6. Обстоятельства употребления

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА употребления играют очень важную роль. Так, мы можем сказать «Его слова я воспринимаю как приказ, а не как просьбу»; точно так же контекст слов «Однажды я умру», «Я завещаю вам свои часы» в зависимости от состояния здоровья говорящего по-разному понимается и оценивается нами. Но в определенном смысле эти дополнительные возможности избыточны: они могут порождать двусмысленность и неадекватность понимания, и, более того, мы употребляем их для других целей, например для намека. Эксплицит-

" Правда, некоторые из этих примеров пооднимают старый вопрос — считать ην высказывания «Я допускаю, что» и «Я делаю вывод, что» перформативными.

______________________________________________________________Лекция VI

ный перформатив исключает двусмысленность и определяет действие достаточно четко.

Трудности с этими приемами кроются в принципиальной неясности их значения и неопределенности восприятия, но существует также, возможно, и их некоторая принципиальная неадекватность в том, чтобы иметь с ними дело применительно к такому сложному полю деятельности, которое мы осуществляем при помощи слов. «Императив» может быть приказом, разрешением, требованием, просьбой, мольбой, предположением, рекомендацией, предупреждением («Посмотри и увидишь сам») или может выражать условие, или уступку, или дефиницию («Будем рассматривать...»), и т. д. Передать какому-то человеку вещь, говоря «Возьми», может означать, что мы дарим ее или даем ее в долг, или на время, или на хранение. Сказать «Я буду» может означать обещание, или выражение намерения, или предсказание будущего. И так далее. Без сомнения, комбинации некоторых или всех приемов, приведенных выше (а очень возможно, что это далеко не все), будут обычны, а в конечном итоге и всегда, достаточны. Так, когда мы говорим «Я буду», мы можем иметь в виду, что мы предсказываем будущее, добавив наречия «несомненно» или «вероятно», а выражая намерение, добавить наречия «определенно» или «безусловно», а обещая, добавить адвербиальную фразу «без всякого сомнения» или «Я сделаю все возможное».

Надо бы заметить, что, когда у нас есть перформативные глаголы, мы можем употреблять их не только в формулах «что...» или «глагол + инфинитив», но также в сценических ремарках («приглашает»), заголовках («Предупреждаем!»), в вводных предложениях (это почти такой же хороший тест на пер-формативность, как и наши нормальные формы); и мы не должны забывать использование специальных слов, таких, как «Вон!» и т. д., которые не имеют нормальных форм.

Так или иначе, существование и даже использование эксплицитного пер-форматива не уничтожит всех наших проблем.

(1) В философии мы можем даже выявить проблему, связанную с возможностью принять ошибочно перформатив за дескриптив или констатив. (Ια) Конечно, дело не только в том, что перформатив часто не сохраняет двойственности, присущей первоначальным употреблениям; в дальнейшем мы должны рассмотреть случаи, в которых представляется сомнительным, является ли выражение эксплицитным перформативом или нет, а также случаи, очень похожие на перформативы, но не перформативы.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

(2) Здесь, кажется, должны быть ясные случаи, где одна и та же формула, кажется, бывает эксплицитным перформативом, а иногда дескриптивом и может даже порой обыгрывать эту амбивалентность, например, «Я одобряю», «Я согласен». Так, «Я одобряю» может обладать перформативной силой одобрения, а может иметь дескриптивное значение: «Мне это нравится».

(3) Мы рассмотрим два классических вида случая, в котором это явление возникает. Они обнаруживают некоторые свойства, характерные для развития эксплицитных перформативных формул.

Существует множество случаев в человеческой жизни, когда чувство определенной «эмоции» (запомним это слово!) или «желания» или принятие некоей установки конвенционально рассматривается как соответствующий или подходящий ответ или реакция на определенное положение дел, включая совершение кем-либо определенного действия, случаев, когда такой ответ является естественным (или нам бы хотелось так думать!). В таких случаях, конечно, возможно и обычно реально чувствовать эмоцию или желание, о которых мы говорим; и до тех пор, пока наши эмоции или желания не распознаются другими людьми, это нормально желать информировать о них, о том, что мы ими обладаем. Понятным образом, по иным, может быть, менее уважительным причинам в различных случаях «выражать» эти чувства становится de rigueur,³⁵ если мы обладаем ими, и в дальнейшем даже выражать их, когда они кажутся уместными, независимо от того, чувствуем ли мы на самом деле нечто, когда мы о них говорим. Примеры выражений, используемых таким образом, следующие:

Благодарю Я благодарен вам Я испытываю благодарность

Прошу прощения Извините Я раскаиваюсь

Я критикую "i f Я потрясен тем, что

Я порицаю ] суждаю | ^ испытываю отвращение

Я одобряю Мне нравится Я выражаю одобрение

Добро пожаловать Рад вас видеть Поздравляю Очень рад, что

В этих списках первая колонка содержит перформативные употребления; во второй колонке это не чистые перформативы, но наполовину дескриптивы, в третьей колонке это чистые сообщения. Стало быть, существует множество выражений, среди них много важных, которые страдают своего рода умыш-

³⁵ Обязательно (франц.) —Прим. перев. 72

Лекция VI

ленной амбивалентностью, и с этим борются посредством постоянного введения чистых перформативных конструкций. Можем ли мы предложить какой-либо тест, чтобы решить, являются ли «Мне нравится» или «Извините», используемые определенным образом (или даже всегда), перформативами?

Один тест будет заключатся в следующем: имеет ли смысл применительно к данному употреблению сказать «На самом деле?». Например, когда кто-то говорит «Рад вас видеть» или «Добро пожаловать», мы можем сказать «Интересно, действительно ли он рад его видеть?», хотя мы не можем сказать таким же образом «Интересно, он действительно хочет, чтобы он "добро пожаловал"?». Другой тест будет заключаться в том, может ли кто-то на самом деле совершить действие, при этом ничего не говоря, например, в случае сожаления в отличие от принесения извинений, в случае признательности в отличие от выражения благодарности, при осуждении в отличие от порицания.³⁶ Существует также третий тест — можем ли мы хотя бы в некоторых случаях вставлять перед предполагаемым перформативным глаголом такое наречие, как «умышленно», или такое выражение, как «Я исполнен желания» (I am willing to). Потому что (возможно) если посредством употребления совершается действие, то ясно, что мы должны быть в состоянии (хотя бы в некоторых случаях) делать это умышленно или быть исполненными желания делать это. Так, мы можем сказать: «Я умышленно приветствовал его», «Я умышленно одобрил его действия», «Я умышленно принес свои извинения», и мы можем сказать: «Я преисполнен желания принести извинения», но мы не можем сказать: «Мне умышленно нравится его поступок» или «Я преисполнен желания сожалеть» (в отличие от «Я преисполнен желания сказать, что сожалею»).

Четвертый тест заключался бы в том, чтобы спросить, может ли быть то, что говорится, в буквальном смысле ложным, как иногда, когда я говорю «Я сожалею», или оно может только включать неискренность (неуспешность), как в том случае, когда я говорю «Прошу меня извинить» — подобные фразы размывают границу между неискренностью и ложью.³⁷

Но здесь имеется определенное различие, о природе которого у меня нет ясного представления: мы связывали «Приношу свои извинения» с «Сожалею»;

*' Существуют классические сомнения по поводу молчаливого согласия; здесь нереальная форма проявляется как альтернатива перформативному действию, и это бросает тень на наш второй тест.

³⁷ Существуют явления, параллельные по отношению к этим в других случаях: например, особенно запутанный случай, возникающий в случае явлений, которые мы называем произносимым (dictional) или пояснительным (expositive) перформативом.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

но ведь существует множество конвенциональных способов выражения чувств, чем-то похожих на эти, но совершенно определенно не являющихся перфор-мативами, например:

«Я имею удовольствие предоставить слово следующему лектору».

«Я сожалею, но должен сказать...».

«Я рад представившейся возможности объявить...».³⁸

Мы МОЖ1М назвать их фразами вежливости подобно «Имею честь...». Они достаточно конвенционализированы, чтобы сформулировать их так; но это не тот случай, чтобы сказать: когда вы говорите, что испытываете удовольствие, это и значит испытывать удовольствие. К сожалению, чтобы быть перфор-мативньш употреблением, даже в этих случаях, связанных с чувствами и установками, которые я окрестил как «БЕХАБИТИВЫ», не достаточно того, чтобы конвенционализированно выражать чувство или установку.

Также следует разграничить случаи подкрепления слова действием — особый тип случаев, который может порождать перформативы, но который сам по себе не является случаем перформативного употребления. Типичный случай такого рода следующий: «Вот как я хлопаю дверью» (хлопает дверью). Но случай такого рода ведет к «Я приветствую вас» (приветствует); здесь «Я приветствую вас» может стать субститутом приветствия и тем самым чистым пер-формативным употреблением. Сказать «Я приветствую вас» и значит приветствовать вас. Сравним это с выражением «Я салютую в память...».

Но существует масса переходных стадий между подкреплением слова делом и чистым перформативом:

«Плевать». Сказать так и значит плевать (в соответствующих обстоятельствах); но это не является действием «плевать», если слово «плевать» не произнесено.

«Шах!» Сказать так — значит объявить шах при определенных обстоятельствах. Но будет ли это все равно шах, если «шах» не объявлен?

J'adoube 'Поправляю'. Что это — подкрепление действия словом или часть действия, состоящего в правильной постановке фигуры в противоположность ходу?

Возможно, эти дескрипции не так важны, но точно такие же переходы имеются в случае перформативов, как, например:

³⁸ В рукописи есть замечание на полях: «Требуется дальнейшая разработка классификации, упомянуть мимоходом. — Прим. ред. англ, текста Дж. 0. Уормсош.

Лекция VI

«Я цитирую»: он цитирует.

«Я определяю»: он определяет (например, что χ есть у).

«Я определяю χ как у».

В этих случаях употребление действует вроде заглавия: является ли это разновидностью перформатива? Оно действует по большей части там, где подкрепление действия словом само по себе является вербальным совершением действия.

ЛЕКЦИЯ VII

(j7) ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ мы в основном имели дело с Эксплицитным перфор-С/С/ мативом в противоположность Первичному, утверждая, что первый естественным образом развивается из последнего, так же как язык и общество. Мы говорили, тем не менее, что это не устраняет всех проблем в наших поисках эксплицитных перформативных глаголов. Мы дали несколько примеров, которые помимо прочего показали, как эксплицитный перформатив развивается из первичного.

Мы брали примеры из сферы того, что может быть названо бехабитивом, типом перформативов, имеющих дело, грубо говоря, с реакциями на поведение, а также поведением, направленным на другого и выражающим установки и чувства. Сравним:

Эксплицитный Перформатив Приношу извинения Я против ι Я порицаю J Я одобряю Приветствую вас

Нечистый (полудескрипция) Извините

Я осуждаю

Мне нравится Рад вас видеть

Дескрипция Я раскаиваюсь

Я испытываю отвращение

Мы предложили тест на выявление чистого эксплицитного перформатива:

(1) Имеет ли смысл (или тот же самый смысл) спросить: «Но он на самом деле..?» Мы не можем спросить «Он на самом деле приветствовал его?» в том же смысле, в каком мы спрашиваем «Он на самом деде рад его видеть?», и мы не можем спросить «Он на самом деле порицает его?» в том же смысле, что и «Ему на самом деле нравится?». Это не очень хороший тест, потому, например, что он оставляет возможность неудачи. Мы можем спросить «Он на самом деле

Лекция VII

женился?», когда он сказал «Согласен», потому что во время бракосочетания могли быть неудачи, которые сделали его результат проблематичным.

(2) Мог ли он совершить действие, не употребляя перформатива?

(3) Мог ли он сделать это умышленно? Мог ли он быть преисполнен желания совершить его?

(4) Может ли быть в буквальном смысле ложным то, что я, например, порицаю (в противоположность ситуации, когда мне что-то нравится), когда я говорю, что я порицаю? (Безусловно, это всегда может быть неискренним.)

Иногда применим тест, связанный с заменой одного слова другим или с заменой всей конструкции. Так, используя эксплицитный перформатив, мы можем сказать скорее «Я одобряю», чем «Мне нравится». Сравним это с различием между «Чтоб ты провалился на дно морское!» и «Я хочу, чтобы ты сегодня повеселился».

В заключение мы отграничим наши перформативы от:

(1) Чисто конвенциональных ритуальных выражений вежливости, таких, как «Я имею удовольствие...». Они совершенно отличны в том, что, хотя оба носят ритуальный характер и не требуют искренности, все они в соответствии с четырьмя нашими тестами все же не являются перформативами. Они, кажется, организуют ограниченный класс, ограниченный, вероятно, проявлением чувств или даже проявлением чувств во время разговора или ситуации, когда человек слышит что-либо.

(2) Подкрепления словом действия, типичным примером которого является адвокат, в конце своего выступления говорящий «Я закончил». Эти фразы особенно подвержены переходу в чистые перформативы, когда действие, подкрепляемое словом, само является чистым ритуальным действием, невербальным действием — поклоном («Приветствую вас») или вербальным ритуалом «Браво» («Я аплодирую»).

Другой чрезвычайно важный класс слов, в которых наличествует тот же самый феномен переключения с дескриптива на перформатив и колебание между ними, как в случае с бехабитивами, есть класс, который я называю экс-позитивами, или экспозициональными перформативами. Здесь ядро употребления часто имеет прямую форму «утверждения», но здесь также во главе этого ядра находится перформативный глагол, который показывает, как это «утверждение» входит в контекст разговора, обмена мнениями, диалога или, говоря в общем, в контекст «экспозиции». Вот несколько примеров.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

«Я считаю (или настаиваю), что у Луны нет обратной стороны».

«Я заключаю (или делаю вывод), что у Луны нет обратной стороны».

«Я свидетельствую, что у Луны нет обратной стороны».

«Я признаю (или допускаю), что у Луны нет обратной стороны».

«Я предрекаю (или предсказываю), что у Луны нет обратной стороны».

Произносить такого рода вещи и значит считать, заключать, свидетельствовать, отвечать, предсказывать и т. д.

И вот многие из этих глаголов вполне удовлетворяют критериям чистого перформатива. (И хотя они в этом качестве раздражают, будучи привязаны к придаточным предложениям, похожим на «утверждения», истинные или ложные, мы уже отмечали их раньше и вернемся к ним позже.) Например, когда я говорю «Я предрекаю, что...», «Я допускаю, что...», «Я постулирую, что...», последующее придаточное будет в нормальном случае выглядеть просто как утверждение, но глаголы сами по себе кажутся чистыми перформативами.

Если взять наши четыре теста, которые мы использовали применительно к бехабитивам: когда он говорит «Постулирую, что...», то:

(1) мы не можем спросить: «Но он на самом деле постулировал... ?»

(2) он не может постулировать, не говоря, что он постулирует;

(3) можно сказать: «Я умышленно постулировал...» или «Я полон желания постулировать.. .»;

(4) не может быть в буквальном смысле ложным высказывание «Я постулирую (за исключением смысла, отмеченного ранее: «На странице 265 я постулирую...»).

Во всех этих отношениях «Я постулирую» похоже на «Я прошу прощения», «Я порицаю его за то...». Конечно, эти употребления могут быть неуспешными — он может предсказывать, когда у него нет права предсказывать, или сказать «Я признаюсь, что вы это сделали», или быть неискренним, говоря «Я признаюсь, что я это сделал», когда он этого не делал.

ЕЩЕ СУЩЕСТВУЕТ огромное число глаголов, которые выглядят очень похожими и кажутся входящими в один и тот же класс, но которые не проходят наши тесты, как, например, «Я предполагаю, что...» в том случае, когда я не сознаю, что я предполагал это, ничего не сказав относительного того, что я предполагаю. И я могу предполагать что-либо, хотя я не осознаю и не высказываю этого в важном дескриптивном смысле. Я могу- конечно, утверждать или отрицать что-либо, ничего не говоря об этом, при том что «Я утверждаю» и «Я от-

Лекция VII

рицаю» — в некотором смысле чистые перформативы, которые здесь не релевантны; я могу кивать и качать головой, или утверждать, или отрицать это посредством импликации, говоря что-либо еще. Но в случае «Я предполагал, что» я мог бы иметь возможность предполагать что-либо без того, чтобы говорить что-либо, и без имплицирования посредством говорения чего-то еще, но лишь сидя спокойно в своем углу, в котором я не мог бы спокойно сидеть, если бы отрицал это.

Другими словами, «Я предполагаю, что...» и, возможно, «Я полагаю,что...» действуют так же амбивалентно, как «Я прошу извинения за то, что...»: иногда это эквивалентно «Прошу прощения», иногда описывает мои чувства, иногда — и то, и другое. Итак, «Я предполагаю» иногда эквивалентно «Я постулирую», а иногда — нет.

Или, опять-таки, утверждение «Я согласен с тем, что...» иногда действует так же, как «Я одобряю его поведение», иногда оно больше похоже на «Мне нравится, как он себя ведет», в том случае когда оно по меньше мере отчасти описывает мою установку, интеллектуальную ^ориентацию, состояние веры. Здесь вновь может быть важным небольшое изменение утверждения, например, различие между «Я согласен с тем, что...» и «Я согласен с...», — но это не будет железным правилом.

Тот же самый общий феномен, что и с бехабитивами, имеет место и с рассматриваемым классом. Так же как мы имеем «Я предпосылаю, что (Я постулирую, что)» в качестве чистого эксплицитного перформатива, тогда как «Я предполагаю, что» — нет, так же мы имеем:

«Я предвижу (предсказываю)» как чистый перформатив, в то время как «Я предчувствую (ожидаю, предвкушаю)» — нет;

«Я поддерживаю (присоединяюсь к) это мнение» как чистый перформатив, а «Я согласен с этим мнением» — нет;

«Сомневаюсь, что это так» как чистый перформатив, а «Интересно знать, так ли это» — нет.

ЗДЕСЬ «постулировать», «предсказывать», «поддерживать», «сомневаться» и т. д. пройдут наши тесты на чистый эксплицитный перформатив, в то .время как другие не пройдут или пройдут, но не всегда.

Теперь важно подчеркнуть следующее: не все то, что мы делаем в такого рода матрице, заполняя наше особое употребление, скажем, помещая его в соответствующий ему контекст, является тем, что мы можем делать посред-

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

ством эксплицитного перформатива. Например, мы не можем сказать, «Я подразумеваю, что...», «Я намекаю» и т. д.

Бехабитивы и экспозитивы — два чрезвычайно критических класса, в которых имеет место это явление; но оно также имеет место и в других классах, например, в том, который я называю вердиктивами. Примеры вердиктивов следующие: «Я заявляю, что...», «Я считаю, что...», «Я определяю...», «Я датирую...». Так, если вы судья и говорите: «Я считаю, что...», тогда сказать, что вы считаете, и значит считать; с менее официальными лицами дело обстоит не так ясно: это может быть просто описанием состояния сознания. Данной трудности можно избежать обычным способом посредством введения особого слова, такого, как «вердикт»: «Я решаю β пользу такого-то...», «Я заявляю...»; в противном случае перформативная природа употребления все еще зависит отчасти от контекста употребления, такого, как ситуация судьи в зале заседания; будучи судьей, он должен быть в мантии, сидеть на скамье и т. д.

Нечто подобное можно наблюдать в случае «Я классифицирую х-ы как у-и», где, как мы видим, имеет место двойное употребление: чистый эксплицитный перформатив и затем описание моего поведения при совершении действий такого рода. Мы можем сказать «На самом деле он не классифицирует...» или «Он сейчас классифицирует...», и он может классифицировать, ничего при этом не говоря. Мы должны разграничивать этот случай и те, в которых мы ограничены совершением одного-единственного действия: например, «Я определяю χ как у» не утверждает, что он регулярно это делает, но ограничивает его определенными регулярными действиями употребления одного выражения как эквивалентного другому. В этом контексте полезно сравнить «Я намерен» и «Я обещаю».

Чрезвычайно важно для такого рода проблем, действует ли соответствующий или предполагаемый эксплицитный перформативный глагол сам по себе или он иногда действует отчасти, как дескрипция, то есть истинно или ложно, для выражения чувств, состояний сознания, умонастроения и т. д. Но этот тип случаев вновь предполагает более широкий феномен, который уже привлекал наше внимание тем, что употребление в целом казалось, по существу, подразумевающим истинность или ложность, несмотря на его перформативные характеристики. Даже если мы рассмотрим компромиссный случай, скажем, «Я считаю что...», произнесенное неюристом, или «Я ожидаю, что...», то кажется абсурдным предполагать, что все, что они описывают или утверждают, если они действительно описывают и утверждают, относится к мнениям и

__________________________________________________________Лекция VII

ожиданиям говорящего. Полагать так — скорее, нечто вроде проницательности Алисы-в-Стране-Чудес, когда «Я думаю, что р» рассматривается как утверждение о себе самой, на которое можно ответить: «Кэт лишь говорит о тебе» («Я не думаю...» — начала Алиса. «Тогда и не говори», — сказала Гусеница или кто бы там ни был.) И когда мы приходим к чистому эксплицитному пер-формативу типа «утверждать» или «заявлять», его характеристикой является совершение действия утверждения или заявления. И мы уже не раз отмечали, что некоторые вещи, которые являются чистыми классическими перформати-вами типа Over 'Перехожу на прием', чрезвычайно близко подходят к описанию фактов, в то время как другие — типа «Игра!» — нет.

Тем не менее это не так уж плохо: мы можем разграничить инициальную суть перформатива («Я утверждаю, что...»), которая делает ясным то, как должно быть рассмотрено употребление: что оно является утверждением (в противоположность предсказанию и т. д.) в отличие от придаточной части, от которой требуется быть истинной или ложной. Тем не менее существует много случаев, которые, поскольку язык так устроен, мы не в состоянии расколоть на две части таким способом, даже если употребления кажутся имеющими своего рода эксплицитный перформатив: таковы «Я рассматриваю χ как у», «Я анализирую χ как у». Здесь уподобление и утверждение совершаются одновременно в одной сжатой фразе, по крайней мере, квазиперфор-мативного характера. Чтобы подтолкнуть себя на этот путь, мы можем также отметить «Я знаю, что...», «Я полагаю, что...» и т. д. Насколько сложны эти примеры? Мы не можем предполагать, что они являются чистыми дескрипциями.

Теперь давайте посмотрим, на каком мы сейчас свете: начав с предполагаемого контраста между перформативным и констативным употреблениями, мы обнаружили отчетливые указания на то, что неуспешности, тем не менее, кажутся характерными для обоих типов употреблений, а не только для пер-формативов и что требования соответствия или подтверждения фактами, различные в различных случаях, кажутся характеризующими перформативы вдобавок к требованию, что они должны быть успешными, точно так же как это характерно для констативов.

И вот мы не смогли найти грамматического критерия для перформативов, но подумали, что, вероятно, мы можем полагать, что каждый перформатив лог бы в принципе взять форму эксплицитного перформатива, и затем мы могли бы составить список перформативных глаголов. Еще мы обнаружили, тем не

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

менее, что часто нелегко быть уверенным в том, даже когда мы имеем подходящую эксплицитную форму, является ли употребление перформативным или нет; и достаточно типично некоторым образом, что мы еще имеем употребления, начинающиеся с «Я утверждаю, что... », которые, кажется, удовлетворяют требованиям перформативности, но все же, безусловно, являются утверждениями и, безусловно, существенным образом являются поэтому истинными или ложными.

Настало время сделать «свежий старт» в решении проблемы. Мы хотим пересмотреть в целом смыслы, в которых сказать что-то значит сделать что-то или, говоря что-то, мы делаем что-то (а также, возможно, рассмотреть другой случай, в котором посредством говорения чего-либо мы делаем нечто). Возможно, некоторое прояснение и определение может помочь нам выбраться из этой путаницы. Ибо в конце концов «делать что-то» — это очень неясное выражение. Разве, произнося любое высказывание, мы не «делаем что-то»? Определенно, что способы, посредством которых мы говорили о «действии», вводили в заблуждение, как и во всем другом. Например, мы можем противопоставить человека слова и человека дела. Мы можем сказать, что он не делает ничего, только говорит: а также, опять-таки, мы можем противопоставить только думающего что-то действительно говорящему это (вслух), и в этом контексте говорение и есть делание чего-то.

Пришло время переуточнить обстоятельства «произнесения употребления».³⁹ Для начала следует отметить, что существует целая группа смыслов, которые я обозначу как (А), в которых сказать что-то всегда обязательно значит сделать что-то, группа смыслов, которые вместе и образуют «говорение» чего-то, в полном смысле слова «говорить». Мы можем согласиться, не настаивая на формулировках и уточнениях, что сказать что-либо есть:

(А.а) всегда совершить действие употребления определенных звуков («фонетическое» действие), что употребление есть звук;

(А.Ь) всегда совершить действие употребления определенных вокабул, или слов, то есть звуков определенного типа, принадлежащих и в качестве принадлежащих определенному словарю, в определенной конструкции, то есть соответствующих и в качестве соответствующих определенной грамматике с определенной интонацией и т. д. Это действие мы можем назвать «фатичес-

" Мы не будем всегда отмечать, но должны держать в уме возможность «этиоля-ции», которая имеет место, когда мы используем речь в своих действиях, в художественном вымысле и поэзии, цитировании и декламации.

Лекция VII

ким»; употребление, посредством которого данное действие совершается, — «фемой» ( в отличие от фемемы лингвистической теории); и

(А.с) в целом совершать действие использования этой фемы или ее составляющих с определенным более или менее ясным «смыслом» и более или менее определенной «референцией» (что вместе составляет «значение»). Это действие мы можем назвать «ретическим», а употребление, посредством которого это действие совершается, назвать «ремой».

ЛЕКЦИЯ VIII

/'[ТЪключившись в программу по определению списка эксплицитных пер-сУс/ формативных глаголов, мы обнаруживаем, что в том, что мы собираемся найти, не всегда просто разграничить перформативные употребления и кон-стативы, и поэтому представляется целесообразным вернуться на некоторое время назад, к основаниям, и рассмотреть с самого начала, как много имеется смыслов, в которых сказать что-либо и ест ъ сделать что-либо или, говоря что-либо, мы тем самым делаем это и даже посредством самого говорения мы делаем что-либо. И мы начали отграничивать целую группу смыслов «делания чего-то», которые мы все включили вместе, когда отметили, что, очевидно, сказать что-либо есть в полном и нормальном смысле сделать что-либо — что включает употребление определенных звуков, определенных слов в определенных конструкциях и употребление их с определенным «значением» в любимом философами смысле этого слова, то есть с определенным смыслом и определенной референцией.

Действие «говорения чего-либо» в этом полностью нормальном смысле я называю, то есть «крещю», осуществлением локутивного действия, и исследование употреблений в этих аспектах — исследованием локуций, или полных единиц речи. Наш интерес к локутивному действию, конечно, направлен прежде всего на то, чтобы выяснить его природу, с тем чтобы отграничить его от других действий, с которыми мы имели дело первоначально. Добавлю лишь, что, конечно, было бы возможным и необходимым огромное множество дальнейших уточнений, если бы мы обсуждали локутивное действие как таковое, — уточнений чрезвычайной важности не только для философов, но и, скажем, для грамматистов и фонетистов.

Лекция VIII

Мы произвели три приблизительных разграничения между фонетическим, фатическим и ретическим действиями. Фонетическое действие есть просто действие по употреблению определенных звуков. Фатическое действие есть употребление определенных вокабул, или слов, то есть звуков определенного рода, принадлежащих (и в качестве принадлежащих) определенному словарю и соотносящихся (и в качестве соотносящихся) с определенной грамматикой. Ретическое действие это совершение действия использования таких вокабул с определенными или более или менее определенными смыслом и референцией. Так, «Он сказал: «Кошка сидит на ковре» представляет собой фатический акт, в то время как «Он сказал, что кошка сидит на ковре» представляет собой ретический акт. Сходное противопоставление иллюстрируют следующие пары:

Он сказал: «Я буду здесь», Он сказал, что он будет здесь, Он сказал: «Пошел вон», Он сказал, чтобы я шел вон, Он сказал: «Это в Оксфорде или в Кембридже?» — «Он спросил, находится ли это в Оксфорде или в Кембридже».

РАССМАТРИВАЯ все эти примеры как таковые, помимо наших непосредственных целей я намечу несколько общих точек для запоминания:

(1) Очевидно, для осуществления фатического действия я должен осуществить фонетическое действие, или, если вам угодно, осуществляя одно, я осуществляю другое (но это не означает, что фатические действия являются подклассом фонетических действий — как принадлежащие им): однако обратное неверно, ибо, если обезьяна издает звук, неотличимый от «иду», — это еще не фатический акт.

(2) Очевидно, при определении фатического действия две вещи накладываются друг на друга: словарь и грамматика. Так, мы не назвали бы особым именем лицо, которое производит, например, такие употребления, как «Кошка абсолютно если» или «Хливкие шорьки пырялись по нове». Возникающий в дальнейшем еще один фактор связан с интонацией, важной не менее, чем грамматика вместе со словарем.

(3) Фатическое действие, тем не менее, подобно фонетическому, является существенным образом воспроизводимым, подражаемьш (включая интонацию, подмигивания, жесты и т. д.). Можно мимически изобразить не только утверждение в кавычках — «У нее прекрасные волосы», — но также и более слож-

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

ный факт, что он говорит это примерно так: «У нее прекрасные волосы» (пожимает плечами).

Это примерно такое употребление в кавычках слова «сказал», как бывает в романах: каждое употребление может быть просто воспроизведено в кавычках или когда после кавычек стоит «сказал он» или, чаще, «сказала она» и т. д.

Но ретическое действие это примерно то, что в случае утверждения мы говорим: «Он сказал, что кошка сидела на ковре», «Он сказал, что он пойдет», «Он сказал, что мне надо идти» (Его слова были «Тебе надо идти»). Это так называемая «косвенная речь». Если смысл или референция не рассматриваются здесь как ясные, тогда все употребление в целом (или частично) должно быть закавычено. Так, я могу сказать: «Он сказал, что я должен пойти к "министру", но не сказал, к какому министру», или «Я сказал, что он ведет себя плохо, а он ответил, что "чем выше забираешься, тем труднее"». Тем не менее мы не всегда можем с легкостью употребить «сказал, что»: мы могли бы сказать «рассказал о том, что», «посоветовал, чтобы» и т. д., если он использовал императив или такие эквивалентные фразы, как «сказал, мне надо», «сказал, мне лучше» и т. д. Сравним с такими фразами, как «приветствовал меня» и «принес свои извинения».

Я добавлю еще один пункт касательно ретического действия: конечно, смысл и референция (именование и отнесение к предмету) сами по себе являются подчиненными действиями, совершающимися при осуществлении ретического действия. Так, мы можем сказать «Я подразумеваю под "банком"...», и мы скажем «Под "ним" я имею в виду...». Можем ли мы совершать ретическое действия без соотнесения или без именования? В целом кажется, что ответ должен заключаться в том, что не можем, но существуют некоторые загадочные случаи. В чем состоит референция высказывания «Все треугольники имеют три стороны»? Соответственно, ясно, что мы можем совершить фатическое действие, которое не будет ретическим действием, хотя обратное неверно. Так, мы можем повторять чье-то замечание, или бормотать какие-то слова, или мы можем читать латинское предложение, не понимая значения слов.

Вопрос о том, когда одна фема иди одна рема является такой же, как другая, в плане тип (type) или разновидность (token), и вопрос о том, что представляет собой одна-единственная фема или рема, не имеют здесь такого значения. Но, конечно, важно помнить, что одна и та же фема (разновидность (token) одного типа) может быть использована в различных случаях употребления с различными смыслом и референцией и тем самым быть другой ремой.

Лекция VIII

Когда различные фемы используются в одном смысле и с одной референцией, мы можем говорить о ретически эквивалентных действиях (то есть в некотором смысле об «одном и том же утверждении»), но не об одной и той же реме или ретическом действии (которые являются одним и тем же утверждением в другом смысле, который включает использование одних и тех же слов).

Фема является единицей языка: ее характерный дефект в том, что она бессмысленна — не обладает значением. Однако рема является единицей речи; ее же типичный дефект в том, что она может быть неясной, или пустой, или расплывчатой и т. д.

Но хотя все это чрезвычайно интересно, все это вовсе не проливает никакого света на нашу проблему констативов в их противоположности перфор-мативному употреблению. Например, в высшей степени вероятно применительно к употреблению, скажем, «Он собирается наброситься» выяснить вполне четко, «что нами было сказано» при осуществлении этого употребления во всех разграниченных нами смыслах, и все же вовсе не будет до конца ясно, осуществлял ли я действие предупреждения, высказывая это употребление. Может быть абсолютно ясно, что я имею в виду под «Он собирается наброситься» или «Закрой дверь», но не ясно, что именно подразумевается — утверждение или предупреждение и т. д.

Осуществить локутивное действие, можем мы сказать, в целом означает во ipso⁴⁰ осуществить иллокутивное действие, как я предлагаю назвать его. Чтобы определить, какое именно иллокутивное действие осуществлено, мы должны определить, каким способом мы используем локуцию:

задаем или отвечаем на вопросы, ^ч

даем некую информацию, или уверение, или предупреждение,

выносим вердикт или осуществляем намерение, *

произносим предложение,

делаем назначение или вызов или наводим критику,

отождествляем или даем описание

и массу подобных вещей. (Хотя я вовсе не предполагаю, что здесь перед нами четко очерченный класс явлений.) И нет ничего таинственного с нашим ео ipso. Проблемой, скорее, является большое число различных смыслов, так расплывчато выраженных, что то, «каким способом мы используем их», может относиться даже к локутивному действию и, далее, даже к перлокутивному

'Тем самым (лат.) —Прим. перев.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

действию, к которому мы перейдем через минуту. Когда мы осуществляем ло-кутивное действие, мы пользуемся речью: но каким образом в точности мы пользуемся ею в данном случае? Поскольку существует огромное число функций или способов, при помощи которых мы пользуемся речью, и это осуществляет огромное различие в нашем действии в некотором смысле — в смысле (В), — каким способом и в каком смысле мы «использовали» это употребление. Большая разница, советовались ли мы или просто предполагали, или на самом деле приказывали, давали ли строгое обещание, или только заявляли о неясном намерении и тому подобное. Эти проблемы слегка проникли, хотя не без путаницы, в грамматику (см. выше), но мы постоянно обсуждаем их в том смысле, имеют ли определенные вопросы (определенные локуции) силу вопроса или должны быть рассмотрены в качестве оценки и т. д.

Я объяснил осуществление действия в этом новом и втором смысле как осуществление «иллокутивного» действия, т. е. осуществление действия, состоящее в говорении чего-либо в противоположность осуществлению действия говорения чего-либо; я буду отсылать к доктрине различных типов функций языка, которая здесь обсуждается, как к доктрине «иллокутивных сил».

Можно сказать, что философы слишком долго игнорировали подобного рода исследования, изучая все проблемы как проблемы «локутивного употребления», и в самом деле, эта «дескриптивная ошибка», отмеченная мною в Лекции I, обыкновенно возникает из ошибочного понимания проблем первого типа как проблем второго типа. Действительно, мы начали из этого выбираться; в течение нескольких лет мы все больше и больше начинаем осознавать, что ситуация, связанная с употреблением, вполне серьезна и что слова, используемые в некотором содержании, должны быть объяснены «контекстом», для которого они предназначены или в котором употреблены в ходе реального языкового обмена. Но все же, вероятно, мы еще слишком склонны давать эти объяснения в терминах «значений слов». Понятное дело, что мы можем использовать «значение» наравне в референцией применительно к иллокутивной силе — «Он обозначил это как приказ» и т. д. Но я хочу разграничить силу и значение в том смысле, что значение является эквивалентом смысла и референции, точно так же как внутри значения становится порой существенным разграничить смысл и референцию.

Более того, мы здесь имеем иллюстрацию различных использований выражения «использование языка» или «использование предложения» и т. д. — слово «использование» — безнадежно двусмысленное или широкое слово, Tai

Лекция VIII

же как слово «значение», — вошло уже в привычку высмеивать эту двусмысленность. Но «использование» в качестве его заменителя — не в лучшем положении. Мы можем прояснить в определенном случае, что значит «использование предложения» в смысле локутивного действия, не касаясь, в сущности, на самом деле его использования в смысле иллокутивного действия.

Прежде чем начать дальнейшие уточнения понятия иллокутивного действия, давайте противопоставим и локутивное, u иллокутивное действие еще третьему типу действия.

Имеется еще один смысл (С), в котором осуществить локутивное действие, и тем самым иллокутивное действие, может также означать осуществление действия другого типа. Говорение чего-либо будет часто и даже нормально производить определенные соответствующие эффекты на эмоции, мысли или действия слушающих или говорящего, или других людей: и это может быть сделано с расчетом, намерением или целью продуцировать это; и мы можем тогда сказать, думая об этом, что говорящий осуществил действие, по номенклатуре которого референция была лишь косвенно (С.а) либо даже вовсе не была (С.Ь) осуществлением локутивного или иллокутивного действия. Мы назовем совершение действия этого рода осуществлением перлону/пивного действия, или перлокуцией. Не будем пока определять эту идею более точно — хотя, конечно, в принципе это необходимо, — но просто приведем примеры:

(ЕЛ)

Действие (А), или Локуция

Он сказал мне «Стреляй в нее!», подразумевая под «стреляй» — стреляй, а

под «она» — осуществляя референцию к ней.

Действие (В), или Иллокуция

Он настоял на том (или посоветовал, приказал и т. д), чтобы я застрелил ее.

Действие (С.а), или Перлокуция

Он убедил меня застрелить ее.

Действие (С.Ь)

Он заставил меня (добился того и т. д.) застрелить ее.

(Е.2)

Действие (А), или Локуция

Он сказал мне: «Ты не можешь так поступить».

Действие (В), или Иллокуция

Он протестовал против того, чтобы я так поступил.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

Действие (С.а), или Перлокуция

Он препятствовал мне, удерживал меня.

Действие (С.Ь)

Он останавливал меня, он взывал к моему здравому смыслу.

Он раздражал меня.

Мы можем точно так же разграничить локутивное действие «он сказал, что...» от иллокутивного действия «он настаивал на том, что...» и от перлоку-тивного действия «он доказал мне, что...».

Как будет видно в дальнейшем, эффекты перлокуции обладают реальными последствиями, не включающими такие конвенциональные эффекты, как, например, ограниченность говорящего своим обещанием (которая имеет место в иллокутивном действии). Вероятно, нуждается в прояснении, существует ли явственное различие между тем, что мы чувствуем как реальную лродук-цию реальных эффектов, и тем, что мы рассматриваем лишь как конвенциональные следствия; в любом случае мы позже вернемся к этому.

Итак, мы здесь грубо разграничили три типа действий — локутивные, иллокутивные и пер локутивные.*¹ Давайте прокомментируем в целом эти три класса, оставляя их еще пока не уточненными. Первые три пункта будут вновь касаться «использования языка».

(1) НАШ ИНТЕРЕС в этих лекциях сконцентрирован по преимуществу на втором, иллокутивном, действии в его противопоставлении двум другим. Существует постоянная тенденция в философии затушевывать его (размывать) в пользу одного или другого, в то время как оно отличается от них. Мы уже видели, как выражения «значение» и «использование предложения» размывают различие между локутивным и иллокутивным действиями. Теперь мы отметим, что говорить об «использовании» языка — это также размывать разграничение между локутивными и иллокутивными действиями — поэтому мы через пару минут разграничим их более точно. Говорить об «использовании "языка"» для убеждения или предупреждения — все равно что говорить об «использовании "языка"» для «принуждения, побуждения, поднятия тревоги»; все же первое можно приблизительно противопоставить второму, сказав, что оно конвенционально в том смысле, что по крайней мере его можно эксплици-

⁴¹ Здесь в рукописи появляется сделанная в 1958 г. заметка такого содержания: «(1) Все это неясно, и (2) во всех относящихся к делу смыслах важно (А) и (В) в отличие от (С)), не окажутся ли все высказывания перформативными?». — Прим. ред. англ, текста Дж. О, Уоржона.

Лекция VIII

ровать посредством перформативной формулы; но последнее нельзя. Так, мы можем сказать «Я утверждаю, что» или «Я предупреждаю тебя, что», но мы не можем сказать «Я убеждаю тебя в том, что» или «Я тревожу тебя с тем, чтобы». Далее, мы можем достаточно ясно уточнить, утверждал ли кто-либо нечто или нет, не рассматривая вопроса о том, убеждал ли он кого-то или нет.

(2) ПРЕЖДЕ ЧЕМ продолжать дальше, давайте выясним, что выражение «использование языка» может скрывать другие материи, даже более разнообразные, чем иллокутивные и перлокутивные действия. Например, мы можем говорить об «использовании языка» для чего-либо, например для того, чтобы пошутить; и мы можем использовать «в» способом, отличным от иллокутивного «в», когда мы говорим «в случае, когда я говорил р, я шутил», или «принимал участие», или «читал стихи»; или, опять-таки, мы можем говорить о «поэтическом использовании языка» в противоположность «использованию языка в поэзии». Этим референциям к «использованию языка» нечего делать с иллокутивным действием. Например, если я говорю: «Иди и схвати падающую звезду», то может быть совершенно ясно, каковы и значение, и сила моего употребления, но все же может оставаться не решенным, какую именно из других вещей я смогу совершить. Существует паразитическое использование языка, которое является «несерьезным», не «полностью нормальным использованием». Нормальные условия референции могут быть приостановлены, если не делаются ни попытки стандартного перлокутивного действия, ни попытки заставить вас сделать что-либо, как Уолт Уитмен несерьезно призывает орла свободы парить.

(3) БОЛЕЕ того, могут быть такие вещи, которые мы «делаем» в некотором контексте, говоря при этом что-либо, вещи, которые не кажутся попадающими, по крайней мере интуитивно, в точности в один из трех грубо очерченных нами классов или кажутся неопределенно попадающими сразу в несколько; но так или иначе мы не чувствуем ясно, что они так же далеки от наших трех типов действий, как шутки или писание стихов. Например, намеки, когда мы намекаем на что-то посредством какого-либо употребления, которое кажется содержащим некую конвенцию, как в иллокутивном действии; но мы не можем сказать: «Я намекаю, что...», и здесь скрывается нечто, подразумевающее скорее продуманный эффект, нежели чистое действие. Другой пример — это возбуждение эмоции. Мы можем возбудить эмоцию в ходе употребления или посредством его, как в том случае, когда мы переругиваемся; но, опять-

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

таки, мы не имеем здесь употребления перформативной формулы и других приемов иллокутивных действий. Мы можем сказать, что используем ругань (божбу)*² для оживления наших чувств. Мы должны заметить, что иллокутивное действие является конвенциональным: действие осуществляется в соответствии с конвенцией.

(4) ДЕЙСТВИЯ всех трех родов, будучи осуществлением действий, склонны к неудачам, как все действия в принципе. Мы должны систематически разграничивать «действия, осуществляющие х», то есть достигающие х, и «действия, пытающиеся осуществить х»: например, мы должны разграничивать предупреждение и попытку предупредить. Здесь нас подстерегают неудачи.

Последние три пункта возникают благодаря тому, что наши действия суть не что иное, как действия.

(5) Поскольку наши действия суть не что иное, как действия, мы должны всегда помнить о различии между продуцированием тех эффектов или последствий, которые преднамеренны, и тех, которые непреднамеренны; и (i) когда говорящий преднамеренно производит некий эффект, этого, тем не менее, может и не произойти, a (ii) когда он непреднамеренно производит его или намеренно не производит, он может, тем не менее, произойти. Чтобы купировать трудности (i), мы, как и раньше, обращаемся к различию между попыткой и достижением; чтобы купировать сложность (и), мы призовем на помощь обычные лингвистические приемы отказа (наречие типа «неумышленно» и «и так далее»), которые мы держим наготове для персонального употребления во всех классах совершения действий.

(6) Б о л E E т о г о, мы должны, конечно, разрешить, что, будучи действиями, наши действия были подобны таким действиям, которые мы не совершаем в том смысле, то есть что мы делали их, скажем, под нажимом или как-либо по-другому. Другие способы, когда действие совершено не полностью, даны в (2) выше.

(7) НАКОНЕЦ, мы должны встретить возражение относительно наших иллокутивных и перлокутивных действий — а именно, что само понятие действия неясно, — встретить общей доктриной действия. У нас есть идея «действия» как фиксированной физической вещи, которую мы осуществляем, в противоположность конвенциям и как противоположную конвенциям. Но

⁴² «Ругань (божба)» (swearing) является двусмысленной: «Клянусь Богом!» значит божиться; но «Черт возьми!» не означает божбу.

Лекция VIII

(a) иллокутивное действие и даже локутивное действие тоже могут включать в себя конвенции: рассмотрим пример выражения почтения. Оно является почтением только потому, что конвенционально, и оно осуществляется только потому, что конвенционально. Сравним различие между ударом по стене и ударом по воротам в футболе;

(b) перлокутивное действие может включать то, что в некотором смысле является следствием, как в том случае, когда мы говорим «Делая х, я делал у»: мы всегда привносим мысль о тех или иных «следствиях», некоторые из которых могут быть «ненамеренными». Вообще не существует ограничений на минимальное физическое действие. Мы можем включить в само действие неопределенно длинную цепочку того, что можно также назвать «следствиями» действия или, возможно, фундаментальным общим местом теории нашего языке обо всех «действиях» в целом. Так, если нас спросят: «Что он сделал?» — мы можем ответить либо «Он убил ослика», или «Он выстрелил из ружья», или «Он нажал на курок», или «Он нажал своим пальцем на спусковой крючок», и все это будет правильным. Итак, чтобы сократить нянину сказку о том, как старуха пыталась вовремя загнать свинью домой, мы можем в конечном счете сказать, что свинью спугнула кошка, которая заставила или вынудила ее выбежать во двор. Если в подобных случаях мы хотим также подразумевать и действие В (иллокуцию), и действие С (перлокуцию), то мы, скорее, скажем «Он совершил действие С посредством (by) В», а не «в ходе (in) В...». В этом причина того, чтобы назвать С перлокутивным действием в противоположность иллокутивному действию.

В следующий раз мы вернемся к разграничению между нашими тремя типами действий и к выражениям «в ходе» и «посредством осуществления χ я совершил у» с точки зрения уточнения разбивки на три класса, а также на их члены и нечлены. Мы увидим, что не только локутивное действие, но и иллокутивное и перлокутивное для своего полного осуществления нуждаются в том, чтобы совершать одновременно много действий.

ЛЕКЦИЯ IX

^/*//ОГДА мы решили, что предпринимаем программу составления списка С/1/эксплицитных перформативных глаголов, мы столкнулись с некоторыми трудностями, заключающимися в проблеме: «являются ли некоторые употребления перформативами или хотя бы чистыми перформативами». Нам казалось уместным поэтому вернуться к основам и рассмотреть, как много имеется смыслов, в которых сказать что-либо равнозначно тому, чтобы сделать что-либо, или когда в процессе говорения чего-либо мы делаем что-либо, или даже посредством говорения чего-либо мы делаем что-либо.

Вначале мы разграничили группу вещей, которые мы делаем при произнесении чего-либо, обобщив это разграничение словами о том, что мы совершаем докутивное действие, которое приблизительно эквивалентно употреблению определенного предложения с определенным смыслом и определенной референцией, что, опять-таки, приблизительно эквивалентно «значению» в традиционном смысле. Затем мы сказали, что мы также можем совершать иллокутивные действия, такие, как информирование, приказ, предостережение, предпринимание и т. д., то есть употребления, которые имеют определенную (конвенциональную) силу. Наконец, мы можем совершать также перлокутив-нные действия — то, что мы привносим или достигаем посредством говорения чего-либо, например, убеждение, принуждение, устрашение и даже, скажем, удивление или заведение в тупик. Здесь мы располагаем тремя, если не более, смыслами, или измерениями, «использования предложения» или «использования языка» (и, разумеется, есть и другие). Все эти три типа «действий», конечно, будучи просто действиями, порождают обычные проблемы и оговорки

___________________________________________Лекция IX

относительно того, как отличить попытку от достижения, намеренное от ненамеренного и тому подобное. Тогда мы сказали, что необходимо рассмотреть эти три типа действий с большой детализированностью.

Мы должны отграничить иллокутивное действие от перлокутивного: например, мы можем отграничить фразу «1Ьворя это, я предостерегал его от» от фразы «Посредством говорения этого я убеждал его, или удивлял его, или заставлял его остановиться».

НЕОБХОДИМОСТЬ ВЫДЕЛЯТЬ «СЛЕДСТВИЯ»

СУЩЕСТВУЕТ различие между иллокуцией и перлокуцией, которое кажется более похожим на возникновение проблемы, и вот ее-то мы должны преодолеть, определив различие между иллокуциями и локуциями тем или иным образом. Определенно, что перлокутивный смысл «совершения действия» должен как-то быть выведен из игры как нерелевантный по отношению к смыслу, в котором употребление, если осуществление его есть «совершение действия», является перформативным, то есть если оно, по крайней мере, отличается от кон-стативного. Для ясности: каждое или почти каждое перлокутивное действие может быть осуществлено в соответствующих обстоятельствах посредством осуществления (с расчетом или без него) прямого констативного употребления (если существует такой зверь). Вы можете, например, удерживать меня (С.Ь)⁴³ от того, чтобы я делал что-то, информируя меня, возможно, простодушно, но вовремя о том, какие последствия это действие будет иметь для меня в реальности: и это применимо даже к (С.а), потому что вы можете убедить меня (С.а), что она изменяет мужу, спросив ее, не ее ли это был платок, который найден в спальне .У,⁴⁴ или утверждая, что это точно ее платок.

Мы должны затем провести демаркационную линию между действием, которое мы совершаем (здесь: локуцией), и его последствием. И вот если дей-

⁴³ См. лекцию VIII, где объясняется смысл обозначений (С.Ь) и (С.а) и др.

⁴⁴ Тот факт, что предоставление прямой информации почти всегда продуцирует соответствующий результат действия, удивляет не более чем противоположное: что совершение любого действия (включающее употребление перформатива) имеет регулярные последствия, заключающиеся в осознании фактов нами и другими людьми. Совершить некое действие «воспринимабельно» и различимо — значит предоставить нам самим информацию о других возможностях в целом νι знать то, (а) что мы сделали это, а также (Ь) множество других фактов по поводу наших мотивов, нашего характера и чего-либо еще, что может быть выведено из совершения этого действия. Если вы

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

CTBVie в целом и не заключается в говорении чего-то, но является неконвенциональным «физическим» действием, то это запутанная материя. Как мы видели, мы можем (или можем думать, что можем) поэтапно классифицировать все больше и больше из тог^г что первоначально и обыкновенно включается или, возможно, может включаться под именем, данным «нашему действию» самому по себе,*⁵ как на самом деле единственное последствие, так или иначе наименее удаленное и так или иначе естественно ожидаемое, наше актуальное действие в предположительно минимальном физическом смысле, которое мы затем обнаруживаем как производящее некоторое движение или движения с частями нашего тела (например, сгибание пальца, которое производит спуск курка, которое производит,... которое убивает ослика). Можно, конечно, больше сказать о том, что нас здесь не занимает, но по крайней мере в случае действий говорения чего-либо,

(1) Помощь оказывает нам номенклатура, чего обычно не происходит в случае «физических» действий. Потому что в случае физических действий мы практически всегда естественно именуем действие не в тех терминах, которые мы здесь назвали минимальным физическим действием, но в терминах, охватывающих более или менее широкий, но неопределенно большой круг явлений, который можно назвать естественными последствиями действия (или, по-другому, намерением, ради которого оно совершено).

Мы не просто не используем понятие минимального физического действия (которое в любом случае является сомнительным), но мы даже, как кажется, не располагаем каким-либо классом имен, которые разграничивали бы физические действия и их последствия; в то время как в том, что касается действий, связанных с произнесением чего-либо, словарь имен для действий (В), кажется, выразительно отмечает разрыв в определенной точке между действи-

на политическом митинге швыряетесь помидорами (или вопите «Я протестую», когда кто-то другой говорит, — если это совершение действия), последствия, возможно, будут заключаться в том, что другие осознают, что вы протестуете против чего-то, и это заставит их подумать, что вы придерживаетесь определенных политических взглядов — но это не придаст тому, что вы проделывали, ни истинности, ни ложности (хотя эти действия могут быть — и даже намеренно — вводящими в заблуждение). И по той же причине производство последующих результатов любого порядка не предохранит констативное употребление от того, что оно будет истинным или ложным.

*^s Я не буду здесь входить в обсуждение вопроса, как далеко могут простираться последствия. Обычные ошибки на эту тему могут быть найдены, например, в работе «Principia Ethica» Мура (См.: Мур Дж. Принципы этики. М.: Прогресс, 1984)

Лекция IX

ем (нашим говорением чего-либо) и его последствиями (которые обычно не являются говорением о чем-либо) или по крайней мере большинством из них.⁴⁶

(2) ДАЛЕЕ, наше положение несколько облегчается вследствие особой природы действий говорения чего-либо по контрасту с обычными физическими действиями: ибо эти последние, даже минимальное физическое действие, которое мы тщимся освободить от его последствий, обладают, будучи движением тела, in pari materiel'· ** по меньшей мере многими из непосредственных и естественных последствий, в то время как, какими бы эти непосредственные и естественные последствия действия говорения чего-либо ни были, они по меньше мере не являются в нормальном случае другими дальнейшими действиями говорения чего-либо со стороны ли самого говорящего, что более обычно, или со стороны остальных участников коммуникации. Так что мы здесь имеем своего рода регулярный разрыв в цепи, который желателен в случае физических действий и который ассоциируется с особым классов имен для иллокуций.

Но на это можно спросить: разве последствия, вводимые с помощью номенклатурной перлокуции, не являются на самом деле последствиями действий (А), то есть локуций? Не должны ли мы, чтобы освободить «все» последствия, вернуться назад, за пределы иллокуции и локуций — ив действительности к действию (А.а), к употреблению звуков, которое является физичес-

** Отметим, что, если мы полагаем, что минимальное физическое действие — это движение тела, когда мы говорим «Я пошевелил пальцем», тот факт, что объект движения является частью моего тела, на самом деле не приводит к новому смыслу слова «пошевелил». Таким образом, я могу быть в состоянии пошевелить ушами, как это делают школьники, или подвигать ими большим и указательным пальцами, или подвигать ногой, или переставить ее руками, если и нога вдруг онемела. В таких примерах, как «Я пошевелил пальцем», обычное употребление глагола «шевелить» является предельным. Мы не должны слишком углубляться, подходя к вопросу) о движении мышц» и т. д.

⁴⁷ Отчасти (лат.) — Прим. пврев.

⁴⁸ Это in pari materia может вас завести в тупик. Я не имею в виду, как,; быю отмечено в предшествующей сноске, что мое «шевеление пальцем» метафизичеста по меньшей мере выглядит как «нажатие на курок». Но движение «нажатия на спусковой крючок пальцем»не находится в отношении prima materia (в первую очередь) с «движением спускового крючка».

Или мы могли взяться за это более важным способом, сказав, что смысл, в котором говорение чего-либо производит эффекты, является фундаментально иным смыслом причины, которая используется в физической каузализации давлением и т. д. Нужно проходить сквозь конвенции языка и влияние, оказываемое одним человеком на другого: это, возможно, и есть исходный смысл «причины».

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

ким движением?⁴⁹ Следует, разумеется, добавить, что для того, чтобы совершить иллокутивное действие, необходимо совершить локутивное действие: например, для того, чтобы поздравить, необходимо произнести определенные слова, а для того, чтобы произнести определенные слова, необходимо хотя бы отчасти сделать определенными более или менее неописуемые движения органов речи.⁵⁰ Так что разрыв между «физическими» действиями и действиями говорения чего-либо не всегда полный — существует некоторая связь. Но (i), несмотря на то, что это может быть важным в некоторых отношениях и некоторых контекстах, это не кажется предохраняющим от очерчивания линии для нашей настоящей цели, которой мы добиваемся, то есть линии а, разграничивающей завершение иллокутивного действия и все вытекающие из него последствия. И далее (ii), что гораздо более важно, мы должны отказаться от идеи, предполагающей, хотя и не утверждающей, что иллокутивное действие есть следствие локутивного действия, и даже от идеи, что то, что импортируется номенклатурой иллокуций, это дополнительная референция к некоторым из последствий локуций, то есть что сказать «он меня склонил к» значит сказать, что он произнес определенные слова и плюс к этому еще и наличие или предположение неких последствий (? воздействия на меня). Если бы мы пожелали по некоторой причине или в некотором смысле «вернуться назад» от иллокуции к фонетическому действию (А.а), мы не должны были бы возвращаться к минимальному физическому действию via⁵¹ цепи его следствий тем способом, каким мы предположительно возвращаемся назад от смерти кролика к движению спускового крючка. Употребление звуков может быть последствием (физическим) движения органов речи, дыхания, и т. д., но употребление слова не является последствием употребления звуков, физических или каких бы то ни было еще. И произнесение слов с определенным значением не является ни физическим, ни иным следствием произнесения слов. Поэтому даже фатические (А.Ь) и ретические (А.с) действия не являются последствиями — не будем принимать во внимание физические последствия, — фонетических действий (А.а). Что мы хотим импортировать посредством использования номенклатуры локуций, так это референцию, то есть не последствия (по меньшей мере в любом обыденном смысле) локуций, но конвенции илло-

⁴⁹ Является ли? Мы уже отмечали, что «производство звуков» само по себе является реальным последствием минимума физического действия движения чьих-то речевых органов.

⁵⁰ Для простоты мы по-прежнему ограничиваемся устным высказыванием.

⁵¹ Путем, посредством (лат.) — Ярим, перев.

Лекция IX

кутвной силы как значение определенных особых обстоятельств в случаях осуществления употреблений. Мы ненадолго вернемся к смыслам, в которых успешное или законченное осуществление иллокутивного действия в определенном отношении привносится-таки «последствиями» или «результатами».⁵²

До сих пор я уверял, что мы имеем надежды изолировать иллокутивное действие от перлокутивного как производящего последствия, и это само по себе не является последствием иллокутивного действия. Теперь, так или иначе, я должен указать на то, что иллокутивное действие в противоположность пер-локутивному связано в определенном смысле с продуцированием эффектов: (1) До ТЕХ ПОР пока определенный эффект не достигнут, иллокутивное действие не может считаться успешным, удачно завершенным. В этом, можно сказать, его отличие от того, чтобы определить иллокутивное действие как достижение определенного эффекта. Я лишь тогда вправе сказать, что я предуп-

" Мы еще можем ощущать склонность приписать некоторую «первичность» локу-ции в противоположность иллокуции, видя, что некоторое данное ретическое действие (А.с) все еще может быть пространством для сомнения, в том смысле как оно может быть описано в терминах иллокуций. Почему в конце концов мы должны на одном ставить ярлык А, а на другом Б? Мы можем согласиться по поводу действительных слов, которые были произнесены, и даже тех смыслов, в которых они были использованы, а также по поводу тех реальностей, применительно к которым они осуществляли референцию, и все же быть несогласными, что произнесенное в этих обстоятельствах употребление равнозначно угрозе или, может быть, предупреждению. И в конце концов существует пространство для аналогичных споров по поводу индивидуальных случаев, например по поводу того, как ретическое действие (А.с) может быть описано в терминах локуций (что мы в действительности имеем в виду? К какому лицу, времени и так далее мы реально производим референцию?): и действительно, мы часто можем соглашаться, что это действие, совершенное определенным лицом посредством приказа (иллокуция), в то время как еще не определено, что он подразумевал под этим именно приказ (локуция). Допустимо предположить, что действие по крайней мере «обязано» быть в состоянии описанным как более или менее определенный тип иллокуции, так чтобы его можно было бы описать как более или менее определенный локутивный акт (А). Трудности с конвенциями и намерениями должны возникнуть по мере принятия решения об описании локуций или иллокуции: намеренное или ненамеренное, двойственность значения и референции, возможно, являющиеся таким же обычным делом, как намеренная или ненамеренная неудача, должны продемонстрировать, «как надо понимать наши слова» (в иллокутивном смысле). Более того, весь аппарат «эксплицитных перформативов» (см. выше) служит для устранения разногласий в той же мере, как и для описания иллокутивных действий. Фактически гораздо труднее избежать разногласий, чем описать «локутивные действия». Так или иначе, каждое действие является конвенциональным и испытывает потребность в «построении», осуществляемом судьями.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

редил слушающих, когда они в определенном смысле услышали то, что я сказал. Если иллокутивное действие должно быть осуществлено, то эффект должен быть достигнут применительно к слушающему. Как же нам лучше за это взяться? И как нам ограничить это? В целом результат воздействия обеспечивает понимание и силу локуции. Так, совершение иллокутивного действия включает в себя обеспечение его усвоения.

( 2 ) ИЛЛОКУТИВНЫЙ акт «достигает результата» определенными способами в противоположность производству последствий в смысле привнесения их в положение дел в «нормальном» течении изменений естественного хода событий. Таким образом, «Нарекаю этот корабль "Королева Елизавета"» имеет в качестве результата поименование, или крещение, корабля; определенные последующие действия, такие, как осуществление референции к этому кораблю как к поименованному «Генералиссимус Сталин», являются неправомерными. (3) Мы СКАЗАЛИ, что многие иллокутивные действия требуют ответа посредством конвенции или практического следствия, которые могут быть «однонаправленными» и «двунаправленными»: так, мы можем отличать убеждение, приказ, обещание, предположение и вопрос от предложения помощи, спрашивая «Будете ли вы делать то-то и то-то?» или спрашивая «Да или нет?». Если этот ответ получен или если практическое следствие осуществлено, то возникает требование другого действия со стороны говорящего или другого лица; и это настолько общее место причинно-следственного языка, что оно не может быть включено в начальный сегмент действия.

В целом мы можем, так или иначе, всегда сказать «Я заставил его...» (делать то-то и то-то). Это приписывает мне действие, которое является, если в нем применяются слова, перлокутивным действием. Так, мы должны разграничивать «Я приказал ему, и он подчинился» и «Я заставил его подчиниться». Общее предположение состоит в том, что в дело были пущены некие дополнительные средства, чтобы достичь этого следствия, которое может быть приписано мне, приманки, и даже частенько личное влияние, равносильное принуждению; очень часто иллокутивное действие существует как отличное от чистого приказа, как в том случае, когда я говорю: «Я заставил его сделать это, утверждая, что х».

Поэтому здесь имеется три способа, при помощи которых иллокутивные действия достигают своих результатов; и все они отличаются от производства результатов, которые являются характеристикой перлокутивного действия.

100

______________________________________________________________Лекция IX

Мы должны разграничивать действия, которые имеют перлокутивный объект ( убеждение, уговоры), от тех, которые лишь производят практическое перлокутивное последствие. Так, мы можем сказать «Я пытался предостеречь его, но добился только того, что растревожил его». То, что является перлоку-тивным объектом одной иллокуции, может быть практическим следствием другой: например, перлокутивный объект предостережения — насторожить человека — может быть практическим следствием перлокутивного действия, пробуждающего тревогу. Опять-таки устрашение может быть практическим следствием иллокуции, а не объектом говорения «Не делай этого». Некоторые перлокутивные действия всегда имеют практические следствия скорее, чем, объекты, особенно те, которые не обладают иллокутивной формулой: так, я могу удивить вас, или огорчить вас, или унизить вас посредством локуции, хотя не существует иллокутивной формулы «Я удивляю тебя...», «Я огорчаю тебя...», «Я унижаю тебя...».

Характеристикой перлокутивного действия является то, что достигнутый ответ или следствие может быть осуществленно дополнительно или нелоку-тивными средствами: так, запугивания можно достичь размахиванием палкой или целясь из ружья. Даже в случаях уговоров, убеждений и принуждений подчиниться или поверить мы можем достичь ответа невербально. Тем не менее только этого недостаточно для того, чтобы отграничить иллокутивное действие, в то время как мы можем, например, предостерегать, или приказывать, или назначать, или дарить, или протестовать, или просить прощения невербальными средствами, и это будут иллокутивные действия. Так, мы можем высунуть язык или запустить помидором в знак протеста.

Более важен вопрос, всегда ли перлокутивное действие может достигать своего ответа или практического следствия неконвенциональными средствами. Безусловно, мы можем достичь некоторых практических следствий перлокутивного действия сугубо неконвенциональными средствами (или, как можно сказать, «инконвенциональными» средствами) посредством действий, которые вообще не являются конвенциональными или не являются конвенциональными для этих целей; так, я могу убеждать кого-либо, спокойно покачивая большой палкой или спокойно заметив, что его престарелые родители все еще находятся в Третьем рейхе. Строго говоря, не может быть иллокутивного акта до тех пор, пока используемые средства являются неконвенциональными; то же касается невербальных средств для достижения целей действия — они должны быть конвенциональными. Но трудно сказать, где начинаются и

101

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

где кончаются конвенции; так, я могу убедить его, покачивая палкой, или я могу подарить ему что-то, просто вручив ему это. Но если я убеждаю его, покачивая палкой, то покачивание палкой в таком случае и есть убеждение — он бы прекрасно понял, что я имею в виду: это будет казаться безошибочным жестом угрозы. Сходные трудности возникают в случае молчаливого согласия с каким-то проектом или голосования при помощи поднятия рук. Но факт остается фактом, что многие иллокутивные действия не могут быть осуществлены никак иначе, кроме как при помощи произнесения каких-либо слов. Это спс-гаедливо для утверждения, информирования (в противоположность показу), доказательства, предоставления оценки, выражения мнения и решения (> в юридическом смысле слова) — это справедливо для большинства вердик;ТИРОВ и экспозитивов в противоположность многим экзерсити-вам и комиссивам."

" Определение вердиктов, экспозитивов, экзерситивов и комиссивов см. в Лек ции XII.

102

ЛЕКЦИЯ X

АБЫВ на время о начальном разграничении между перформативами и кон-G/ стативами, а также о программе определения списка эксплицитных пер-формативных слов, преимущественно глаголов, мы сделали свежий старт посредством рассмотрения смыслов, в которых сказать что-либо значит сделать что-либо. Так, мы разграничили локутивное действие (и внутри него фонетический, фатический и ретический акты), которое обладает значением; иллокутивное действие, которое обладает определенной силой при произнесении чего-либо; перлокутивное действие, которое достигает определенного результата посредством произнесения каких-то слов.

В тюсаердей педщжи. къх разтсан.тл.ч\и»л. нечо^ор^е CKIUCJVH. Tiocjiep,cTBWA. νι эффектов в этих связях, особенно три смысла, в которых результаты могут достигаться даже с иллокутивными действиями, а именно обеспечение безопасности, вступление в силу и ответная реакция. В случае перлокутивного действия мы произвели приблизительное разграничение между достижением объекта и производством практического следствия. Иллокутивные действия являются конвенциональными действиями: перлокутивные действия не конвенциональны. Действия обоих типов могут быть осуществлены — или, более точно, действия, названные такими же именами (например, действия, эквивалентные иллокутивному действию предостережения или перлокутивному действию убеждения), — невербально; но даже тогда, чтобы заслужить имя иллокутивного действия, например, предостережения, это должно быть конвенциональное невербальное действие: перлокутивные же действия не кон-, тотя рдя νιχ осуществления vwjvyi совершаться чонвенцжуиапъ-

103

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

ные действия. Судья должен быть в состоянии решить, услышав все, что говорилось, какие иллокутивные и перлокутивные действия были совершены, но не то, какие перлокутивные цели при этом достигались.

Наконец, мы сказали, что есть еще целый ряд вопросов о том, «как мы используем язык» или «что мы делаем, произнося какие-либо слова» (о чем мы уже говорили) и что это интуитивно кажется совершенно иной проблемой, которой мы не будем здесь касаться. Например, есть намеки (и другие небуквальные использования языка), шутки (и другие несерьезные использования языка), а также ругань и бахвальство (которые, вероятно, являются экспрессивным использованием языка). Мы можем сказать: «Говоря х, я шутил» (намекал на..., выражал свои чувства и т. д.).

Мы должны теперь сделать несколько заключительных замечаний относительно формул:

«Говоря х, я делал у» или «сделал у»

«In saying х I was doing y» or «I did y».

«Сказав х, я тем самым сделал у» или «делал у»

«By saying х I did у» or «I was doing y».

Эти формулы показались нам приемлемыми и удобными потому, что первая (in — в говорении) применяется для обозначения глаголов, которые являются именами для иллокутивных действий, и вторая (by — сказав, посредством говорения) — для обозначения глаголов, являющихся именами для пер-локутивных действий, того, что мы фактически выбираем в качестве имен для иллокуции и перлокуции. Например:

«Говоря ему, что я его застрелю, я ему угрожал» «in saying I would shoot him I was threatening him».

«Сказав ему, что я его застрелю, я напугал его» «By saying I would shoot him I alarmed him».

Обеспечивают ли нас эти лингвистические формулы тестом на разграничение иллокутивных и перлокутивных действий? Нет, не обеспечивают. Прежде чем объяснить, в чем тут дело, позвольте мне сделать одно общее наблюде-ние или признание. Многие из вас почувствуют нетерпение в ходе этого щ следования и в определенном отношении совершенно справедливо. Вы сщ жете: «Может, отрубить концы? Зачем продолжать говорить о списках приа| лемых в обычной речи названий для вещей, которые мы делаем и котор^ имеют отношение к говорению, а также о формулах вроде "in" и "by"?» Поч|

104

___________________________________________________________________Лекция X

му бы напрямую не приступить к обсуждению проблемы в терминах лингвистики и психологии? Зачем все время кружить вокруг да около? Хорошо, разумеется, я согласен, что это должно быть сделано — но только, я бы сказал, после того, а не прежде, чем мы выясним, что можно почерпнуть из обыденного языка, даже если то, что мы из него черпаем, и так кажется безусловным. Но в другом случае мы многое упустим и пойдем слишком быстро.

«In» и «by» так или иначе заслуживают исследования, так же как и «когда», «в то время как» и т. д. Важность такого рода исследований очевидна в общем вопросе о том, как различные возможные описания того, «что я делаю», взаимодействуют между собой, как мы это видели в случае «последствий». Мы рассмотрим тогда формулы «in» и «by» и после этого вернемся к нашему первоначальному разграничению перформативов и констативов, чтобы посмотреть, как оно выглядит в новом ракурсе.

Сначала мы возьмем формулу «Пэворях, я делал у» (или «я сделал у») ( «In saying x I was doing y» or «I did y»).

(1) ИСПОЛЬЗОВАНИЕ этой формулы не ограничивается иллокутивными действиями; она применима (а) к локутивным действиям и (Ъ) к тем действиям, которые, кажется, выпадают из нашей классификации. Это, конечно, не тот случай, в котором, если мы можем сказать «говорях, выу-кали», то «у-кать» — это непременно осуществлять иллокутивное действие. В большинстве случаев можно заявить, что эта формула не будет применима к перлокутивному действию, в то время как формула «by» не будет применима к иллокутивному действию. В частности (а), мы используем одну и ту же формулу, где «у-кать» означает осуществлять некоторую несущественную часть локутивного действия: например, «Говоря (in saying), что я ненавижу католиков, я имел в виду только нынешних католиков» или «Я подразумевал или думал о римских католиках». Хотя в этом случае мы, возможно, использовали бы формулу «in speaking of» (а не «in saying»). Другой пример этого типа таков: «Говоря «Iced iflk"» (замерзшие чернила), я произношу звуки «I stink» (Я дурно пахну)». Но кроме того существуют (Ъ) другие разнородные случаи, такие, как «Говоря х, |bi совершили ошибку», или «не рассмотрели обязательное разграничение», 4ЩИ «нарушили закон», «подвергали себя риску», «забывали»: совершать ошиб-\ щ, иди подвергать себя риску не означает осуществлять иллокутивное дей-фгвме и даже локутивное.

Мы можем попытаться решить (а) тот факт, что оно не применимо к ил-i Юкутивным действиям, доказав, что «говорение» неоднозначно. Там, где ис-

105

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

пользование не является иллокутивным, «saying» может быть заменено на «speaking of» или «использование выражения» или вместо «говоря х» мы могли бы сказать «посредством слова х» или «используя слово х». Это тот смысл выражения «говорить» (saying), который требует последующих кавычек, и в подобных случаях мы имеем дело с фатическим, а не ретическим действием. Случай (Ь) разнородных действий, выпадающих из нашей классификации, более сложен. Возможным тестом здесь был бы следующий: там, где мы можем употребить у-глагол ^s* в непродолженном времени (прошедшем или настоящем) вместо продолженного времени или, то же самое, там, где мы можем заменить «in» на «by», сохранив продолженное время, у-глагол не будет являться именем для локуции. Итак, для «Пэворя так, он совершал ошибку» мы могли бы употребить без изменения смысла либо выражение «Говоря так, он совершил ошибку», либо «Посредством произнесения своих слов он совершал ошибку»: но мы не скажем «Говоря так, я протестовал» или «Посредством говорения этого я выражал протест».

(2) Но в ЦЕЛОМ мы могли бы заявить, что формула не сочетается с перлоку-тивными глаголами, подобными «убедить», «заставить», «отпугнуть». Однако мы должны слегка уточнить этот тезис. Во-первых, исключения возникают из-за некорректного использования языка. Так, люди говорят «Вы запугиваете меня?» вместо «Вы угрожаете мне?» и тем самым делают возможным употребление «Говоря х, он запугивал меня». Во-вторых, одно и то же слово может законным образом использоваться и иллокутивным, и перлокутивным способами. Например, «соблазнять» — глагол, который может быть с легкостью употреблен любым способом. Мы не говорим «Я соблазняю тебя», но мы говорим «Позволь мне соблазнить тебя сделать то-то», и диалог типа «Не хочешь еще одно мороженое?» — «Ты меня соблазняешь?» — вполне возможен. Последний вопрос был бы абсурдным в перлокутивном смысле, потому что ответить на него мог бы сам говорящий, если вообще мог бы кто-либо. Если я говорю: «Ну почему бы нет?» — может показаться, что я соблазняю его, но на самом деле он может и не соблазниться. В-третьих, имеется пролептическое⁵* употребление глаголов, таких, например, как «совращать» или «успокаивать». В этом случае слово «пытаться» кажется всегда возможной добавкой к перло-кутивному глаголу. Но мы не можем сказать, что иллокутивный глагол всегда

" Речь идет о глаголе, обозначенном через у в формуле «говоря х, я у-кал». -Прим. ред. англ, текста Дж. 0. Уормсона.

⁵⁵ От древнегреч. piolepsis — предчувствие, предвидение. — Прим. перев.

106

Лекция X

эквивалентен попытке сделать что-либо, что может быть выражено перлоку-тивным глаголом, например, что «доказывать» эквивалентно выражению «пытаться убедить» или что «предупреждать» эквивалентно «пытаться встревожить» или «насторожить». Потому что, во-первых, различие между попыткой и осуществлением уже содержится в иллокутивном глаголе точно так же, как в перлокутивном; мы различаем доказательство и попытку доказательства точно так же, как убеждение и попытку убеждения. Более того, многие иллокутивные действия не являются случаями попытки осуществить некий пер-локутивный акт; например, обещать не значит пытаться сделать что-либо.

Но мы можем еще спросить, возможно ли употреблять «in» в перлокутивном действии; это соблазнительно, когда действие совершается ненамеренно. Но даже здесь есть нечто некорректное, и лучше в данном случае употребить «by». Или, по крайней мере, если я говорю, например, «Говоря х, я убеждал его», я здесь отчитываюсь не в том, как я пришел к тому, чтобы сказать х, и не в том, как я пришел к тому, чтобы убеждать его; это другой путь использования формулы для объяснения того, что мы подразумеваем под фразой, когда употребляем формулу «говоря х», — здесь включается другой смысл («в процессе» или «в ходе» в противоположность «критерию») по сравнению с тем, который используется с иллокутивными глаголами.

Давайте теперь рассмотрим общее значение формулы «in». Если я говорю «Делая А, я делал В» (In doing AI was doing В), я могу подразумевать под этим либо что Л включает В (Л объясняет Б), либо что В включает А (В объясняет А). Это разграничение может быть выявлено путем противопоставления (ос.1) «В ходе и в процессе делания А я делал В (в ходе построения дома я строил стену) и (сс.2) «Делая А, я находился в ходе иди в процессе делания В» (Строя стену, я строил дом). Или, опять-таки, противопоставляя (а. 1 ) : «Употребляя звуки N, я говорил S» — и (а. 2) : «Говоря S, я употреблял звуки Ν»;Β (α.1) я объяснял А (в данном случае произнесение мною звуков) и утверждал, что моя цель состоит в употреблении звуков, в то время как в (а.2) я объяснял В (употребление звуков) и тем самым утверждал результат моего употребления звуков. Формула часто используется для того, чтобы мои действия служили в качестве ответа на вопрос: «Как ты пришел к тому, чтобы сделать то-то и то-то?» Из этих двух различных эмфаз словарь предпочитает первый случай (а.1), в котором мы объясняем В, но мы так же часто используем это и в случае (а.2) для объяснения .А. "" Если мы теперь рассмотрим пример:

107

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

Говоря..., я забывал...,

то обнаружим, что В (забывал) объясняет, как мы приходим к тому, чтобы сказать это, то есть объясняет А. Точно так же предложение

Жужжа, я думал, что это жужжат бабочки

объясняет мое жужжание (А). Кажется, что именно таким образом формула «говоря» (in saying) употребляется с локутивными глаголами: она объясняет то, что я делал, говоря (но не то, что я подразумевал при этом). Но если мы рассмотрим примеры:

(а.З) Жужжа, я притворялся пчелой Жужжа, я вел себя, как клоун,

мы обнаружим, что говорение о том, что кто-то делал нечто (жужжал), намеренно или фактически конституировало мое говорение того-то и того-то, действие определенного рода, и делало его пригодным для обозначения посредством другого имени. Иллокутивный пример

1Ьворя то-то и то-то, я предостерегал

есть пример именно такого рода: он не похож на «в ходе того-то» типа (ct.l) и (сс.2) (где А объясняет В или vice versa⁵⁶). Но он отличается от локутивных примеров тем, что действие строится не по намерению или по факту, а преимущественно по конвенции (которая тоже, конечно, факт). Эти особенности служат для того, чтобы удовлетворительно вычленять иллокутивные действия.⁵⁷

Когда формула «говоря» (in saying) используется с перлокутивными глаголами, с другой стороны, она используется в зачинах типа «в процессе» в смысле (ос.1), но при этом она объясняет В, в то время как случай локутивного глагола объясняет А. Поэтому она отличается и от локутивных, и от иллокутивных случаев.

Вопрос «Откуда берется..?» не ограничивается вопросами средств и целей, как мы можем наблюдать. Так, в примере

Рэворя А, я забывал про В

мы объясняем А, но в новом смысле выражений «объяснять» или «включать в себя», что не то же самое, что средства и цели. Опять-таки, в примере Говоря.., я убеждал (оскорблял...)

" Наоборот (лат.) — Прим. перев.

⁵⁷ Но положим, что существует дантист-халтурщик. Мы можем сказать: «Надевая коронку, он занимается протезированием». Здесь имеется конвенция, как в случае предупреждения, — это может решить судья.

108

Лекция X

мы объясняем В (мое убеждение или оскорбление мною его), что в действительности является следствием, но не следствием используемых средств.

Формула «by» подобным же образом не ограничена перлокутивными глаголами. Существует локутивное употребление (посредством говорения... я подразумевал...), иллокутивное употребление (посредством говорения... я тем самым предостерегал...) и разнообразие маргинальных случаев (посредством говорения... я сам завел себя в тупик). Употребления «by» в целом могут быть по крайней мере двух типов:

(a) Посредством битья по шляпке гвоздя я забивал его в стену.

(b) Посредством надевания коронки я занимался зубной практикой.

В случае (a) «by» указывает на средства, посредством которых, в духе которых или с применением метода которых я осуществлял действие; в случае (Ъ) «by» указывает на критерий, применимый к тому, что я делал, и позволяющий определить мои действия как занятие протезированием. Кажется, различие между двумя этими случаями невелико, за исключением того, что употребление с целью указания на критерий кажется более внешним. Второй смысл «by» — критериеобразующий смысл, — кажется, также довольно близко приближается к «in» в одном из его смыслов: «Говоря это (in saying that), я нарушал закон (нарушил закон)»; и таким способом «by» определенно может быть употреблено с иллокутивными глаголами в формуле «посредством говорения» (by saying). Так, мы можем сказать «Посредствам говорения... я предостерегал его (я предостерег его)». Но «by» в этом смысле не используется с перлокутивными глаголами. Если я говорю «Посредством говорения... я убедил (уговорил) его», то «by» здесь будет иметь смысл средство-целевой или каким-то образом сигнализировать о манере или методе, посредством которых я совершил это действие. Используется ли когда-либо «Ьу»-формула в «средство-целевом смысле» с иллокутивными глаголами? Кажется, что здесь имеется по меньшей мере два типа случаев:

(а) Когда мы адаптируем вербальные средства осуществления чего-либо вместо невербальных, то есть когда мы говорим вместо того, чтобы воспользоваться палкой. Так, в примере: «Посредством говорения «Да, согласен» (жениться на ней) перформатив «Да, согласен» является средством для достижения цели, то есть женитьбы. Здесь «говорение» используется в смысле, в котором оно берется в кавычки и является использованием языка для фатическо-го, а не ретического действия.

109

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

(Ъ) Когда некоторое перформативное употребление используется как косвенное средство для совершения другого действия. Так, в примере «Посредством говорения "Объявляю три в пиках" я информировал его о том, что у меня нет бубен», я использую перформатив «Объявляю три в пиках» как косвенное средство информирования его (которое также является иллокутивным действием).

Суммирую: чтобы использовать формулу «посредством говорения» в качестве теста на перлокутивность, мы должны сначала быть уверенными в том:

(1) что «посредством» (by) употребляется в инструментальном смысле в отличие от критериального;

(2) что «говорение» (saying) используется

(σ) в полном объеме иллокутивного действия, а не в частичном, например, как фатическое действие;

(Ъ) не путем двойной конвенции, как в вышеприведенном примере с игрой в бридж.

Существуют два других вспомогательных лингвистических теста на разграничение иллокутивного и перлокутивного действий:

(1) КАЖЕТСЯ, что в случае иллокутивных глаголов мы часто можем говорить «Сказать χ означало сделать у». Нельзя сказать «Стучать молотком по гвоздю означало забивать гвоздь». Но эта формула не даст нам чистого теста, потому что так мы можем сказать много вещей; мы можем сказать «Сказать это означало убедить его» (пролептическое значение?), хотя «убедить» — перлоку-тивный глагол.

(2) ГЛАГОЛЫ, которые мы классифицировали ( интуитивно — поскольку это все, что у нас есть") как имена для иллокутивных действий, кажется, весьма близко подходят к эксплицитным перформативным глаголам, потому что мы можем употребить выражения «Я предостерегаю тебя от того, что» и «Я приказываю тебе» как эксплицитные перформативы; но предостережение и приказ — это иллокутивные действия. Мы можем использовать перформатив «Я предостерегаю тебя», но не «Я убеждаю тебя», можем использовать перформатив «Угрожаю тебе тем-то и тем-то», но не «Запугиваю тебя тем-то и тем-то»; убеждение и запугивание — перлокутивные действия.

Общий вывод должен так или иначе заключаться в том, что эти формулы в лучшем случае являются весьма ненадежными тестами для решения того, яв-

110

Лекция X

ляется ли выражение иллокуцией в противоположность перлокуции или не является. Но, тем не менее, «by» и «in» заслуживают скрупулезного исследования в не меньшей степени, чем столь популярное ныне «как».

Но какова же тогда связь между перформативами и этими иллокутивными действиями? Кажется, что, когда у нас есть эксплицитный перформатив, у нас тем самым есть и иллокутивное действие; давайте посмотрим тогда, каково отношение между (1) разграничениями, касающимися перформативов, установленными в ранних лекциях, и (2) различными типами действий.

111

ЛЕКЦИЯ XI

мы вначале противопоставляли перформативное употребление G/1/констативному, мы говорили, что

(1) перформатив должен делать что-либо в противоположность тому, чтобы говорить что-либо; и

(2) перформатив является успешным или неуспешным в противоположность истинности и ложности.

Являются ли эти противопоставления в действительности разумными? Наше последующее обсуждение того, что делается и что говорится, кажется, определенно наметило вывод, в соответствии с которым, когда бы я ни «сказал» что-либо (за исключением, возможно, чистого восклицания типа «черт» или «ох»), я всегда осуществляю как локутивное, так и иллокутивное действия, и эти два типа действия кажутся теми самыми вещами, которые мы пытались использовать как средства разграничения (под именами «делания» и «говорения») перформативов от констативов. Если мы в целом всегда осуществляем обе эти вещи, как может выжить наша дистинкция?

Давайте пересмотрим противопоставление со стороны констативных употреблений: с этой точки зрения мы довольствовались обращением к «утверждениям» как типичному, парадигмальному случаю. Было бы ли это корректным — сказать, что, когда мы утверждаем нечто,

112

Лекция XI

(1) мы совершаем нечто наряду и в противоположность просто произнесению чего-либо и

(2) наше употребление может быть либо успешным, либо неуспешным (наряду с тем, если угодно, что оно будет истинным или ложным)?

(1) РАЗУ МНЕТСЯ, утверждать значит в очень малой степени совершать иллокутивное действие, такое, скажем, как предостережение или приговор. Конечно, это не значит осуществлять действие каким-то особым физическим способом, отличным от того, который включается, когда, говоря, мы производим движения органов речи; но тогда это, как мы видели, не является ни предостережением, ни протестом, ни обещанием, ни именованием. Кажется, что «утверждать» отвечает всем критериям, которые у нас были для разграничения иллокутивного акта. Рассмотрим такой безусловный пример:

Говоря, что идет дождь, я не спорил, не доказывал и не предостерегал:

я просто констатировал факт.

Здесь «констатировал» существует абсолютно на таком же уровне, как доказательство, спор и предостережение. Или опять-таки:

Говоря, что возрастает безработица, я не предостерегал и не протестовал: я просто констатировал факты.

Или взять другой тип теста, также, конечно, использованного нами ранее:

Я утверждаю, что он этого не делал. Этот пример существует точно на таком же уровне, что и

Я доказываю, что он этого не делал.

Я полагаю, что он этого не делал.

Спорим, что он этого не делал. Если я просто использую первичную и неэксплицитную форму употребления:

Он не делал этого,

то мы можем сделать эксплицитным то, что мы делали, говоря это, или выявить иллокутивную силу этого употребления, произнеся равным образом любой из трех вышеприведенных примеров.

Более того, хотя употребление «Он этого не делал» часто используется как утверждение и, следовательно, должно быть, без сомнения, истинным или ложным (это уж точно, если вообще можно о чем-то говорить), тем не менее не кажется возможным говорить, что оно в этом отношении отличается от «Я утверждаю, что он не делал этого». Если кто-то говорит: «Я утверждаю, что он

113

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

не делал этого», мы исследуем истинность этого утверждения точно таким же способом, как если бы он simpliciter** сказал «Он не делал этого», когда мы рассматриваем это, как часто на самом деле и делаем, в качестве утверждения. То есть сказать «Я утверждаю, что он этого не делал» означает сделать точно такое же утверждение, как сказать «Он этого не делал». Это не значит сделать другое утверждение о том, что «я» утверждаю (за исключением маргинальных случаев: историческое и хабитуальное настоящее и т. д.). Так же, как в предыдущем случае, когда я говорю «Я думаю, что он это сделал», кто-то проявит грубость, если скажет мне на это «Это ты о себе говоришь». И это действительно может относиться только ко мне, в то время как настоящее утверждение не может. Так что существует непременный конфликт между

(a) нашим употреблением как совершением чего-либо

(b) нашим употреблением как истинным или ложным.

Чтобы разобраться в этом, сравним, к примеру, «Я предостерегаю тебя, что он собирается напасть», где равным образом имеется и предостережение, и истина или ложь относительно того, что он собирается напасть; и эта двойственность должна учитываться и при оценке предостережения в той же мере (хотя не совсем таким же способом), что и при оценке утверждения.

Чистое наблюдение «Я утверждаю, что» не даст разграничения каким-либо существенным образом от «Я считаю, что» (сказать это и означает так считать), «Я информирую тебя о том, что», «Я свидетельствую, что» и т. д. Возможно, некоторые «существенные» различия между подобными глаголами будут еще выявлены в дальнейшем, но до сих пор в этом плане ничего сделано не было.

(2) БОЛЕЕ того, если мы думаем о втором приписываемом перформативам противопоставлении, согласно которому они являются успешными и неуспешными, тогда как утверждения — истинными или ложными, то вновь с точки зрения предполагаемых констативных употреблений, в особенности утверждений, мы находим, что утверждения подвержены тем же типам неудач, что и перформативы. Давайте оглянемся назад и посмотрим, действительно ли утверждения не подвержены точно тем же «несостоятельностям», что и, скажем, предостережение, — то, что мы называем «неудачами», то есть различные «несостоятельности», которые делают употребление неуспешным без того, чтобы делать его истинным или ложным.

⁵⁸ Попросту (франц.) — Прим. перев. 114

Лекция XI

Мы уже отмечали тот смысл, в котором говорение или утверждение «Кошка сидит на ковре» подразумевает, что я полагаю, что кошка сидит на ковре. Это параллель к смыслу — то есть тот же самый смысл, — в котором «Я обещаю быть здесь» подразумевает, что я полагаю, что буду в состоянии быть здесь. Поэтому утверждение подвержено неискренней форме неудачи, и даже нарушающей форме неудачи в том смысле, что говорение или утверждение того, что кошка сидит на ковре, обязывает меня утверждать или сказать «Ковер находится под кошкой», равно как перформатив «Я определяю Xкак У» (в слабом смысле) обязывает меня употреблять эти термины особым образом в моем будущем дискурсе, и мы можем видеть, как это связано с такими действиями, как обещание. Это подразумевает, что утверждения могут давать возможность возникнуть неудачам двух Г-типов.

А что мы скажем о неудачах типов А и В, которые преследуют действие — предостережение, предприятие и т. д. — и которые аннулируют, делают его недействительным?. Может ли некоторая вещь, которая выглядит похожей на утверждение, быть аннулированной и стать недействительной в той же мере, как может стать недействительным договор? Важно, что ответом кажется — «Да». Первые случаи — А. 1 и А. 2, где нет конвенции (или общепринятой конвенции) или где обстоятельства не соответствуют для их использования говорящим. Многие неудачи именно этого типа угрожают утверждениям.

Мы уже отмечали случай недействительного утверждения, предполагающего (как мы это назвали) существование того, к чему оно осуществляет референцию; если таких объектов не существует, то «утверждение» не говорит ни о чем. И вот кто-то может сказать в подобных обстоятельствах, что если, например, кто-то утверждает, что нынешний король Франции лыс, то «вопрос о том, действительно ли он лыс, даже не возникает»; но лучше сказать, что несостоятельное утверждение является аннулированным и недействительным точно так же, как когда я говорю, что продам вам что-либо, но оно не мое (или оно сгорело) или больше не существует. Противопоставления часто недействительны потому, что объекты, о которых идет речь, не существуют, что влечет за собой провал референции (тотальную многозначность).

Но важно отметить также, что «утверждения» в той же мере подвержены неудачам этого типа, хотя и другими способами, но также параллельными договорам, обещаниям, предостережением и т. д. Как часто мы говорим, например, «Вы не можете мне приказывать» в смысле «Вы не имеете права мне приказывать», что эквивалентно тому, чтобы сказать, что вы не в том положении,

115

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

чтобы это делать. Также часто существуют вещи, которые вы не можете утверждать — не имеете права утверждать, не в том положении, чтобы утверждать. Вы не можете сейчас утверждать, сколько людей находится в соседней комнате; если вы говорите «В соседней комнате пятьдесят человек», я могу лишь считать, что это отгадка или прикидка (как в том случае, когда вы не можете приказывать мне, что было бы немыслимо, но можете достаточно невежливо спросить, так и в этом случае я считаю, что вы «отваживаетесь на догадку», хотя это довольно странно). Здесь есть нечто, что вы можете при других обстоятельствах быть в состоянии утверждать; но что сказать об утверждениях о других лицах, чувствах или о будущем? Является ли предвидение или даже предсказание, скажем, о человеческом поведении подлинным утверждением? Важно рассматривать ситуацию речи в целом.

Точно так же, как иногда мы не можем назначать, но можем лишь подтвердить назначенное, так иногда мы не можем утверждать, но можем только поддержать уже сделанное утверждение.

Недействительные утверждения также подвержены неудачам типа В — ошибкам и препятствиям. Тот, кто «говорит то, что не думает», использует неверное слово — говорит «кошка сидит на ковре», подразумевая не «кошка», а «мышка». Возникают и другие похожие тривиальности — или, скорее, не просто тривиальности, потому что возможно обсуждать такие употребления сугубо в терминах значения, или смысла и референции и сильно запутаться, хотя в действительности их легко понять.

Мы однажды осознали, что то, что мы склонны изучать, это не предложение, но использование употребления в речевой ситуации, и мы не можем не понимать с этой поры, что утверждение — это совершение действия. Более того, сравнив это утверждение с тем, что мы говорили об иллокутивном действии, мы можем сказать, что это действие, применительно к которому не в меньшей степени, чем к локутивному действию, осуществляется необходимость «обеспечения усвоения»: сомнение относительно того, утверждал ли я что-либо, если меня не слышали или не поняли, это сомнение точно того же рода, что и сомнение относительно того, предостерегал ли я sotto voce⁵⁹ или протестовал, если никто не воспринял это как протест, и т. д. И утверждения «приводят к результатам» в той же мере, что и, скажем, «именования»: если я утверждал нечто, то это отзывает меня к другим утверждениям — другие утверждения, сделанные мной, могут быть приемлемыми или нет. Также неко-

⁵⁹ Тихим голосом (итал.) — Прим. перев. 116

Лекция XI

торые утверждения или замечания, сделанные вами, будут или не будут противоречить моим, опровергать меня или нет и т. п. Если, возможно, утверждение не предполагает ответа, значит это не существенно по отношению к иллокутивному акту. И определенно в утверждении мы осуществляем или можем осуществлять перлокутивные действия всех типов.

Самое большее, что может быть доказано с определенной достоверностью, это то, что не существует перлокутивного объекта, специфически ассоциирующегося с утверждением, подобно тому, какой существует применительно к информированию, доказательству и т. д.; и эта сравнительная чистота может быть одной из причин, почему мы даем «утверждению» определенную особую позицию. Но это, разумеется, не оправдывало бы задавания, скажем «дескрипций», если они правильно используются, и сходный приоритет в любом случае может быть закреплен за многими иллокутивными действиями.

Тем не менее, глядя на дело с точки зрения перформативов, мы можем все же чувствовать, что они теряют нечто, чем располагают утверждения, даже если, как мы показали, обратное неверно. Перформативы, конечно, по ходу дела высказывают что-то, а не только осуществляют действия, но мы можем чувствовать, что они, по существу, не являются истинными или ложными, как утверждения. Мы можем чувствовать, что здесь существует измерение, в котором мы судим, определяем значимость, даем оценку констативного употребления (понимая в качестве исходной предпосылки, что оно является успешным), чего не возникает в связи с неконстативными или перформативны-ми употреблениями. Давайте согласимся, что все эти обстоятельства и ситуации должны иметь место, чтобы я мог преуспеть в утверждении чего бы то ни было, и все же, когда я делаю утверждения, возникает (the) вопрос, является ли то, что я сказал, истинным или ложным. И мы это чувствуем, задавая простой вопрос, является ли это утверждение «соотносящимся с фактами». С этим я согласен: попытка сказать, что использование выражения «является истинным» как эквивалентного одобрению или чему-то подобному, ни к чему хорошему не приводит. Итак, мы имеем здесь измерение критики законченного утверждения.

Но теперь:

(1) разве не возникает возможность подобной объективной оценки, по крайней мере в большом числе случаев, применительно к другим употреблениям, которые кажутся типичными перформативами; и

(2) не слишком ли такое объяснение утверждений упрощенно?

117

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

Во-первых, возникает очевидный крен в сторону истины и лжи в случае, например, вердиктивов, таких, как оценивание, обнаружение и вынесение приговора. Так, мы можем:

оценивать

верно или неверно

например, что сейчас полтретьего;

полагать

правильно или неправильно

например, что он виновен;

объявлять

правильно или неправильно

например, что бэтсмен находится в ауте.

Мы не говорим «истинно» в случае вердиктивов, но мы определенно адресуем самих себя к некоему вопросу; и такие наречия, как «верно», «неверно», «правильно» и «неправильно», также используются вместе с утверждениями.

Или, опять-таки, существует параллель между обоснованием и доказательством, с одной стороны, и валидным истинным утверждением, с другой. Это не сводится к вопросу, доказывает он или обосновывает, но относится также к вопросу, прав ли он в своих словах или успешен в своих действиях. Предостережение и совет могут быть сделаны правильно или неправильно, хорошо или плохо. Сходные наблюдения возникают по поводу похвал, обвинений и поздравлений. Обвинение не будет в порядке, если вы, скажем, совершили такой же поступок, в котором обвиняете другого; и здесь всегда возникает вопрос, заслужены или не заслужены похвалы, обвинения и поздравления: недостаточно сказать, что вы обвинили его — и конец; существуют причины, по которым одно действие предпочтительно по сравнению с другим. Вопрос о том, ; являются ли похвала и обвинение заслуженными, это совершенно другой вопрос по сравнению с тем, своевременны ли они; и то же разграничение может 1 быть произведено в случае совета. Это совсем разные вещи — сказать, что \ совет хороший или плохой, и сказать, что он своевременный и несвоевремен- ] ный, хотя время совета более важно применительно к его «пригодности», чей \ время обвинения применительно к его заслуженности. t

Можем ли мы быть уверенными, что истинные утверждения являются дру-1 гим классом суждений, чем обоснованное доказательство, хороший совет, спра-1 ведливый суд или заслуженное обвинение? Разве эти последние типы суждЛ! ний каким-то сложным образом не связаны с фактами? То же самое справедлив« применительно к экзерситивам, таким, как именование, назначение, завещания спор. Факты появляются тем же путем, что и наше знание или мнение о фактаи

118

Лекция XI

Хорошо, конечно, что постоянно делаются попытки достичь этого разграничения. Нам говорят, что обоснованность аргументов (если они не являются дедуктивными аргументами, которые валидны уже по своей природе) и зас-луженность обвинения не являются объективными материями; в предостережении, нам говорят, мы должны разграничивать «утверждение» о том, что бык собирается наброситься, и само предостережение. Но рассмотрим также момент, является ли вопрос об истине и лжи таким уж объективным. Мы спрашиваем: «Это справедливое суждение?» — и существуют веские причины и убедительные доказательства для того, чтобы утверждать это и сказать, столь уж cwnbHO отличаются они от причин и доказательств для перформативных действий типа доказательства, предостережения и суждения. Является ли в таком случае констатив всегда истинным или ложным? Когда констатив противоречит фактам, мы фактически оцениваем его таким способом, который включает в себя использование широкого круга терминов, которые накладываются на те, что мы используем при оценке перформативов. В реальной жизни в противоположность простым ситуациям, представленным в логической теории, никогда нельзя однозначно ответить, является ли это просто истинным или ложным.

Предположим, что мы сопоставляем с фактами высказывание «Франция шестиугольна». В данном случае, я полагаю, это суждение не будет ни истинным, ни ложным. Ладно, может, до некоторой степени оно и истинно; конечно, я могу понять, что вы имеете в виду, говоря, что оно является истинным для определенных намерений и целей. Оно вполне достаточно для высокопоставленного генерала, но не для географа. «На самом деле оно достаточно приблизительное, — сказали бы мы, — и вполне сносно для достаточно приблизительного утверждения». Но тогда кто-то говорит: «Но является ли оно истинным или ложным? Я не имею в виду, приблизительно ли оно или нет; конечно, оно приблизительно, но оно должно быть истинными или ложным — ведь это же утверждение, не так ли?» Как можно ответить на его вопрос, является ли истинным или ложным то, что Франция шестиугольна? Оно просто приблизительно, и это правильный и окончательный ответ на вопрос об отношении высказывания «Франция шестиугольна» к самой Франции. Это приблизительное описание; оно не истинно и не ложно.

| i Опять-таки в случае истинного или ложного утверждения точно так же, ! как в случае хорошего или плохого совета, намерения и цели употребления и I «о контекст чрезвычайно важны; то, что рассматривается как истинное в

119

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

школьном учебнике, может оказаться ложным в историческом исследовании. Рассмотрим констатив «Лорд Реглан выиграл битву при Альме», помня, что при Альме было военное сражение, если такое вообще было, и что приказы лорда Реглана ни разу не доходили до некоторых из его подчиненных. Так выиграл лорд Реглан битву при Альме или нет? Конечно, в некоторых контекстах, возможно, в школьном учебнике, сказать так будет совершенно справедливо — может быть, это будет некоторым преувеличением, и не встанет вопрос о награждении лорда Реглана медалью за это сражение. Подобно тому как высказывание «Франция шестиугольна» приблизительно, так же высказывание «Лорд Реглан выиграл битву при Альме» есть высказывание, преувеличенное и удобное для некоторых контекстов, но не для других; было бы бесполезно настаивать на его истинности или ложности.

В-третьих, давайте рассмотрим вопрос о том, является ли истинным или ложным высказывание о том, что все снежные гуси мигрирует в Лабрадор, учитывая, что, возможно, какой-то один увечный гусь иногда не с состоянии преодолеть весь путь. Столкнувшись с подобными проблемами, многие заявляют, и по большей части справедливо, что употребления, начинающиеся словом «Все...», являются дефинициями или советами, предписывающими определить некое правило. Но какое правило? Эта идея возникает отчасти из-за непонимания референции подобных утверждений, которая ограничена лишь известными фактами; мы не можем даже сделать простого утверждения о том, что истинность утверждений зависит от фактов, а не от знания о фактах. Положим, прежде чем была открыта Австралия, X сказал: «Все лебеди белые». Если вы потом обнаружили в Австралии черных лебедей, опровергнет ли этот факт высказывание X? Теперь его высказывание ложно? Необязательно: он возьмет его назад, но он может сказать: «Я не говорил о лебедях абсолютно \ повсеместно; например, я не делал утверждения о возможных лебедях на Map* | се». Референция зависит от знания на момент употребления. На истинное¹»| или ложность утверждений влияет то содержание, которое в них включаете»! или, наоборот, оставляется за их пределами, и их способность вводить в заб$| луждение и т. п. Так, например, описания, которые считаются истинными ι ложными или, если угодно, являются «утверждениями», несомненно, под дают под такого рода анализ, поскольку они по своей природе выборочный высказываются с некоторой целью. Важно осознать, что понятия «истик и «ложный», как и понятия «свободный» и «несвободный», вовсе не относят к чему-то простому, а обозначают только некоторое общее измерение, в ]

120

Лекция XI

ках которого противопоставлены правильность, или уместность, высказывания и его неуместность в таких-то обстоятельствах, в такой-то аудитории, для такой-то цели и при таких-то намерениях.

В общем, можно сказать следующее: относительно утверждений (и например, описаний), относительно предупреждений и т. д. может встать вопрос (при условии, что вы действительно и с полным правом предупреждали, утверждали или советовали) о правильности акта утверждения, предупреждения или совета, но не в смысле его своевременности или целесообразности, а в плане уместности данного высказывания, учитывая факты, ваше знание о фактах, цели, ради которых вы вступали в общение, и т. п.

Эта доктрина совершенно отлична от той, о которой говорят прагматисты: что истина это то, что работает, и т. д. Истинность или ложность утверждения зависит не только от значений слов, но и от того, какое действие вы совершили и при каких обстоятельствах.

Что же тогда в конце концов остается от разграничения между перформа-тивными и констативными утверждениями? На самом деле мы можем сказать, что у нас на уме по этому поводу следующее:

(a) в случае констативного употребления мы абстрагируемся от иллокутивного аспекта речи (оставим пока в покое перлокутивный) и сконцентрируемся на локутивном; более того, мы используем упрощенное понятие соответствия фактам — упрощенное потому, что, по существу, оно подключает иллокутивный аспект. В идеале мы стремимся к тому, что было бы правильным сказать при всех обстоятельствах, для любой цели, любому слушателю и т. д. Возможно, иногда это реализуется;

(b) в случае перформативного употребления мы уделяем столько внимания, сколько можем, иллокутивной силе высказывания в противоположность измерению соответствия фактам.

Возможно, никакие из этих абстракций нам не пригодятся: возможно, на ; самом деле мы имеем здесь не два полюса, но, скорее, историческое развитие. I И вот в определенных случаях, возможно, в случае математических формул в I кщгах по физике в качестве примеров констативов, или употребляя простые ^административные приказы, или давая простые имена, скажем, как примеры рмативов, мы в реальной жизни приближаемся к таким вещам. Были 1меры такого рода типа «Я прошу прощения» и «Кошка сидит на ковре», занные по соответствующим причинам в экстремальных маргинальных чаях, которые и дали возможность возникнуть идее двух различных упот-

121

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

реблений. Но действительный вывод, безусловно, должен заключаться в том, что мы нуждаемся: (а) в разграничении локутивных и иллокутивных действий и (Ь) в тщательном анализе и установлении для каждого типа иллокутивного действия — предостережения, оценки, вынесения приговора, утверждения и описания, того, в чем заключается, если он вообще в чем-нибудь заключается, специфический способ, посредством которого они осуществляют намерение, определяющее, во-первых, приемлемость или неприемлемость данного действия, и, во-вторых, являются ли они «правильными» или «неправильными»; в каких терминах производится позитивная или негативная оценка и что она означает (подразумевает). Это широкое поле, и, конечно, оно не приведет к простому разграничению «истинного» и «ложного»; не приведет оно и к отграничению утверждений от всего остального, поскольку утверждение лишь одно среди огромного числа речевых действий иллокутивного класса.

Более того, в целом локутивное действие в той же мере, что и иллокутивное, является лишь абстракцией: каждое подлинное речевое действие является и тем, и другим. (Это то же самое, что и способ, посредством которого можно установить, что ретическое действие и т. д. суть чистые абстракции.) Но, конечно, по типовым образцам мы разграничиваем различные абстрактные «действия» посредством возможных промашек между чашкой и ртом, то есть в данном случае различных типов абсурда, который может возникать в осуществлении их. Мы можем сравнить с этим утверждением то, что было сказано в первой лекции о классификации типов абсурда.

122

ЛЕКЦИЯ XII

У/ы ОСТАВИЛИ много незавершенных концов, но после короткого резю-C/V С/ме мы должны броситься вперед. Как же выглядит разграничение «кон-стативов» — «перформативов» в свете позднейшей теории? В целом для всех употреблений, которые мы рассмотрели (за исключением, возможно, ругани), мы обнаружили:

(1) измерение успешности/неуспешности, (Ια) иллокутивную силу,

(2) измерение истинности/ложности,

(2α) локутивное значение (смысл и референцию).

Доктрина различия перформативов/констативов относится к доктрине ло-кутивных и иллокутивных действий в'тотальном речевом действии так же, как специальная теории к общей теории. И нужда в общей теории возникает просто потому, что традиционное «утверждение» является абстракцией, так же как его традиционные «истинность» и «ложность». Но с этой точки зрения я не могу сделать ничего другого, как запустить пару обнадеживающих фейерверков. В частности, нижеследующая мораль находится среди тех, что я хотел бы вывести:

(A) ВСЯКАЯ речевая деятельность в любой речевой ситуации есть единственный актуальный феномен, который в конечном счете мы призваны прояснять.

(B) УТВЕРЖДЕНИЕ и описание — просто два имени среди множества других имен для иллокутивных действий; они не занимают уникального положения.

(C) В ЧАСТНОСТИ, они не занимают уникального положения применительно * соотнесенности с фактами, позицию, уникальным образом называемую «быть

123

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

истинным» или «ложным», потому что истинность и ложь (за исключением некой искусственной абстракции, которая всегда возможна и законна для определенных целей) не являются именами отношений или чего угодно, но являются измерениями утверждения — как слова стоят в отношении к фактам, событиям, ситуациям и т. д., к которым они относятся.

(D) Точно ТАК ЖЕ знакомое противопоставление «норматив или эвалюатив» в противоположность фактуалу нуждается, подобно многим другим дихотомиям, в элиминации.

(E) Мы МОЖЕМ обоснованно подозревать, что теория «значения» как чего-то эквивалентного «смыслу и референту» будет определенно требовать некоторого переосмысления и переформулирования в терминах разграничения между локутивным и иллокутивным действиями (если это разграничение правомочно: здесь оно только намечено). Я допускаю, что в этом отношении сделано недостаточно: я рассмотрел старое понятие «смысла и референции» под влиянием текущих взглядов; я бы также подчеркнул, что опустил какое бы то ни было прямое рассмотрение иллокутивной силы утверждений.

И вот мы СКАЗАЛИ, что существует еще одна вещь, которая требует того, чтобы быть сделанной, требует обширных полевых исследований. Мы уже давно говорили, что нуждаемся в списке «эксплицитных перформативных глаголов»; но в свете более общей теории мы знаем, что то, в чем нуждаемся, это список иллокутивных сил употреблений. Так или иначе, старая дихотомия первичного и эксплицитного перформативов вполне успешно выживет в море изменения от перформативно/констативного разграничения к теории речевых актов. Поскольку у нас сначала имелась причина полагать, что типы тестов, пригодных для эксплицитных перформативных глаголов («сказать... означает сделать...» и т. д.), будут эффективноее сортировать те глаголы, которые создают эксплицитную, как мы теперь скажем, иллокутивную силу употребления, или то, какое именно иллокутивное действие мы совершаем, используя данное употребление. Если что и не переживет перехода или останется на правах маргинального ограниченного класса, что и не вызывает удивления, поскольку оно создавало проблемы в самом начале, так это понятие чистоты перформатива: оно в основном базировалось на вере в противопоставление ; перформативов и констативов, которое, как мы видели, должно быть заменено ] в интересах более общих семей связанных между собой или пересекающихся^ речевых действий, которые и представляют то, что мы сейчас хотим подверг)¹! нуть классификации.

124

Лекция XII

Используя (с осторожностью) простой тест на первое лицо единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения активного залога и просматривая словарь (пусть даже краткий) в достаточно либеральном духе, мы получаем список глаголов порядка десяти в третьей степени.⁶⁰ Как я говорил, я предприму попытку некой общей предварительной классификации и сделаю несколько замечаний касательно выделенных классов. Ладно, вот мы и продолжаем. Я только сделаю пробежку или, скорее, легкую прогулку вокруг этой темы.

Я различаю пять наиболее общих классов — но я далек от того, чтобы быть совершенно счастливым от их выделения. Тем не менее они вполне достаточны, чтобы сыграть Старого Гарри с двумя фетишами, которые я допускаю на роль Старого Гарри, а именно (1) фетиш истинности/ложности, (2) фетиш факта/оценки. Затем я называю эти классы употреблений, классифицируемые в соответствии с их иллокутивной силой, под следующими более или менее отталкивающими названиями:

(1) Вердиктивы

(2) Экзерситивы

(3) Комиссивы

(4) Бехабитивы ( звучит шокирующе)

(5) Экспозитивы.

Мы рассмотрим их по порядку, но вначале я дам приблизительную идею каждого.

Первые, вердиктивы, определяются по признаку вынесения вердикта, как и Предполагает их название, судьей, юристом или арбитром. Но вердикты необязательно должны быть окончательными; они могут быть, например, оценкой, мнением или одобрением. Здесь существенно то, что дается решение — относительно некоего факта или ценности, — вынести которое по разным причинам бывает нелегко.

Вторые, экзерситивы, являются воплощением власти, права или влияния. Примеры — назначение, обоснование, приказ, принуждение, совет, предостережение и т. д.

Третьи, комиссивы, определяются обещаниями или другими обязательствами; они обязывают (commit) вас что-то сделать, но включают также деклара-

^и Почему мы используем это выражение вместо 1000? Во-первых, оно больше впе-[ чатляет и выглядит более научным; во-вторых, мы тем самым охватываем числа от

O до 9999 — нормальный диапазон; в то время как указав 1000, мы тем самым |1Иеем в виду «примерно 1000» — диапазон достаточно узкий.

125

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

ции или объявления о намерениях, которые не являются обещаниями, или, скорее, представляют собой нечто малопонятное, что мы называем участием или поддержкой, когда, например, принимают чью-то сторону. Они обладают очевидной связью с вердиктивами и экзерситивами.

Четвертые, бехабитивы, чрезвычайно смешанная группа, которая имеет дело с установками и социальным поведением. Примерами являются извинение, поздравление, похвала, выражение соболезнования, проклятие, вызов.

Пятые, экспозитивы, трудны для определения. Они олицетворяют то, какое место занимает наше употребление в ходе дискуссии или беседы, как мы используем слова,в общем они — представляют (are expository). Примеры: «я отвечаю», «я доказываю», «я признаю», «я иллюстрирую», «я допускаю», «я постулирую». Мы должны с самого начала иметь ясность относительно того, что после выделения этих групп остаются широкие возможности маргинальных, или неудобоваримых, случаев или того и другого вместе.

Последние два класса таковы, что доставляют мне наибольшее количество неприятностей, и вполне возможно, что они выделены не совсем отчетливо и пересекаются друг с другом или даже что потребуется свежая классификация. Я не рассматриваю свою классификацию как истину в последней инстанции. Бехабитивы беспокоят меня тем, что они слишком неоднородны, экспозитивы — тем, что они невероятно многочисленны и важны, а также тем, что их легко перепутать с другими классами, хотя, безусловно, они обладают определенной уникальностью, хотя в чем она заключается, даже я не могу дать себе отчета. Можно было бы вполне показать, что все эти аспекты представлены во всех выделенных мной классах.

Примеры такие: acquit (оправдывать)

hold (as matter of law) (решать) read it as

(истолковывать как) reackon (рассматривать) place (определять место) put it at

(определять стоимость) grade (сортировать)

1. ВЕРДИКТИВЫ

convict (осуждать)

interpret as (интерпретировать) rule (постановить)

estimate (оценивать) date (датировать) make it (полагать)

rank (давать оценку)

find (as a matter of fact)

(считать)

understand (понимать)

calculate (рассчитывать)

locate (локализовать) measure (измерять) take it (заключать)

rate (оценивать)

126

Лекция XII

assess value describe (описывать)

(определять размер ущерба) (производить оценку)

characterize diagnose analyse (анализировать)

(характеризовать) (диагностировать)

Дальнейшие примеры можно найти в сфере одобрений или оценок характера, таких, как «Я бы назвал его прилежным».

Вердикты заключаются на основанном на фактах, официальном или неофициальном сообщении, или размышлении, или суждении об оценке фактов, если они различимы. Вердиктив это судебный акт в противоположность законодательным и исполнительным актам. Но некоторые судебные действия, понятые широко, как те, которые могут быть произнесены любыми судьями, а не только, к примеру, присяжными, на самом деле являются экзерситивами. Вер-диктивы имеют очевидную связь с истинностью и ложностью в плане обоснованности или необоснованности либо справедливости или несправедливости. То, что содержание вердиктива является истинным или ложным, проявляется, например, в возможности оспаривать такие решения арбитра, как «аут», «с поля» или «штрафной».

Сравнение с экзерситивами

В качестве официальных действий постановления судьи являются проявлением действия закона; решение присяжного жюри делает человека виновным; требование арбитра, чтобы игрок ушел с поля, что допущено нарушение, что гол забит неправильно, влечет за собой штрафной удар или засчитывание гола. Это делается в соответствии с официальной позицией говорящего — но все это еще может быть правильным или неправильным, корректным или некорректным, справедливым или несправедливым по обстоятельствам. Здесь не принимается решения в пользу или против кого-либо. Судебный акт есть, если угодно, исполнительный акт, но мы должны различать исполнительное употребление «У тебя это будет» от вердикта «Это принадлежит тебе» и примерно так же разграничивать оценку убытков от их возмещения.

Сравнение с коммисивами

Вердиктивы имеют последствия в законе, в нас самих и в других людях. Вынесение вердикта, или оценка, обязывает, к примеру, нас к определенным действиям в будущем, так же как и любой речевой акт, может быть, даже в большей мере, во всяком случае в отношении к последовательности поведения; вероятно, мы знаем, к чему нас обяжет тот или иной вердикт. Так, вынесение определенного вердикта ограничивает нас, как мы только что сказали, или

127

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

даже обязывает к возмещению ущерба. Интерпретация фактов также может обязать нас принять определенный вердикт, или оценку. Вынести вердикт может также означать, что мы поддерживаем нечто; он может обязывать нас встать на чью-то сторону, защищать ее и т. д.

Сравнение с бехабитивами

Поздравление может подразумевать вердикт по поводу ценности или качества. Опять-таки в определенном смысле «обвинение» может быть эквивалентно «признанию ответственности», обвинение это вердиктив, но в другом смысле оно значит принятие определенной установки по отношению к человеку, и поэтому это бехабитив.

Сравнение с экспозитивами

Когда я говорю «я интерпретирую», «я анализирую», «я описываю», «я характеризую», то это в определенном смысле означает вынесение вердикта, но подобного рода речевое действие существенным образом связано со словесными действиями и проясняет нашу экспозицию. «Удаляю вас с поля» должно быть отграничено от «Я считаю, что вас нужно "удалить с поля"»; первое является вердиктом, вынесенным при помощи слов, подобно «Я бы описал это как трусость»; второе — вердикт об использовании слов, как в предложении «Я бы описал это как "трусость"».

2.ЭКЗЕРСИТИВЫ

ЭКЗЕРСИТИВ — это принятие решения в пользу или против определенного образа действий или защита таковых действий. Это решение, касающееся того, что нечто должно быть таким-то и таким-то в противоположность суждению, что оно являются таким-то: это защита того, как должно быть, в противоположность оценке того, как есть на самом деле; это возмещение убытков в отличие от их оценки; это предложение в противоположность вердикту. Арбитры и судьи применяют и экзерситивы, и вердиктивы. Их результатами может быть то, что другим лицам «предписывается» или «разрешается», или «не разрешается» совершать определенные действия. Это очень широкий класс; примеры его следующие:

appoint (назначать) degrade (разжаловать) demote

(понизить в должности)

dismiss excommunicate (отлучать) name (именовать)

(освобождать, распускать)

order (приказывать) command (командовать) direct

(отдавать распоряжение)

128

Лекция XII

sentence

(выносить приговор) levy (взимать) choose (выбирать) bequeath (завещать) warn (предостерегать) pray (молить) urge (заставлять) proclaim (провозглашать) countermand (отменять приказ) enact (предписывать) dedicate (посвящать)

fine (штрафовать)

vote for (голосовать) claim (требовать) pardon (прощать) advise (советовать) entreat (умолять) press (настаивать) announce (извещать) annul (расторгать)

grant (предоставлять)

nominate (назначать) give (предоставлять) resign (подавать в отставку) plead (умолять) beg (просить)

recommend (рекомендовать) quash (отменять) repeal (отменять)

veto (запрещать) declare open (объявлять открытым)

reprieve (отсрочивать) declare closed (объявлять закрытым)

Сравнение с вердиктивами

«Я считаю», «я интерпретирую» и тому подобные употребления могут быть, если они официальны, экзерситивными действиями. Более того, «я присуждаю» и «я осуществляю помилование» являются экзерситивами, базирующимися на вердиктивах.

Сравнение с коммиссивами

Многие экзерситивы, такие, как разрешать, уполномочивать, делегировать, предлагать, признавать, давать, санкционировать, заявлять права и давать согласие, фактически обязывают человека к определенной последовательности действий. Если я говорю «Объявляю войну» или «Отказываюсь», то цель моего действия в целом обязать меня самого к совершению определенной последовательности действий. Связь между экзерситивом и обязыванием кого-то такая же тесная, как между значением и подразумеванием (implication). Очевидно, что назначение или называние действительно обязывает нас, но мы бы, скорее, сказали, что они представляют собой проявление власти, права, имени и т. д. или же изменяют или вовсе элиминируют их.

Сравнение с бехабитивами

Такие экзерситивы, как «я призываю», «я протестую», «я одобряю», тесно связаны с бехабитивами. Вызов, протест, одобрение, похвала, рекомендация могут выступать как непосредственные осуществления установки или осуществления самого действия.

Сравнение с экспозитивами

Такие экзерситивы, как «я отказываюсь», «я сомневаюсь» и «я возражаю», в контексте доказательства или беседы имеют примерно такую же силу, как эк-спозитивы.

129

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

Вот типичные контексты, в которых экзерситивы используются таким образом:

(1) назначение на должности и посты, выдвижение кандидатур, выборы, допуск, отставка, увольнение, заявление;

(2) совет, проповедь и петиция;

(3) уполномочивание, приказы, приговоры и отмены;

(4) ведение заседаний, дел;

(5) права, требования, обвинения и т. д.

3. КОМИССИВЫ

ГЛАВНОЕ свойство комиссивов — обязать говорящего к определенной линии поведения. Примеры:

promise (обещать) undertake (предпринимать)

am determined to (иметь твердое намерение) mean to (подразумевать) propose to (предлагать) envisage (намечать)

guarantee (гарантировать)

vow (давать обет) dedicate myself to (посвятить себя) adopt (принимать) espouse (поддерживать)

covenant

(заключать сделку) bind myself (связывать себя) intend (намереваться)

plan (планировать) shall (буду делать) engage (связывать себя обязательством) pledge myself (торжественно обещать) agree (соглашаться) declare for (высказываться за) champion (бороться) oppose (противостоять)

contract

(заключать договор) give my word (давать слово) declare my intention (заявлять о намерении) purpose (иметь целью) contemplate (обдумывать) swear (клясться)

bet (спорить)

consent (давать согласие) side with

(становится на сторону) embrace (принимать веру) favour (одобрять)

ДЕКЛАРАЦИИ о намерениях отличаются от обязательств, и может возникнуть вопрос, следует ли их относить к одному классу. Так же как мы обладаем разграничением между уговором и приказом, так же у нас есть разграничение между намерением и обещанием. Но и то и другое вдохновляется первичными пер-формативами «буду»; так что мы имеем локуции «возможно, буду», «буду делать все, что в моих силах», «скорее всего, буду», «обещаю, что, возможно, буду».

130

Лекция XII

Здесь также есть уклон в сторону «дескриптивов». С одной стороны, я могу просто утверждать, что у меня было определенное намерение, но я могу также заявить, или выразить, или провозгласить свое намерение или решение. «Я заявляю о своем намерении», без сомнения, обязывает меня; и сказать «Я намерен» в целом значит о чем-то заявить или нечто провозгласить. Tb же самое происходит с декларациями о поддержке, как, например, во фразе «Я посвящаю всю жизнь...». В случае комиссивов, подобных «одобрять», «возражать», «принимать точку зрения», «занимать позицию» и «вступать на путь», вы не можете утверждать, что вы одобряете, возражаете, и т. д. в целом, без объявления того, что вы делаете. Сказать «Я одобряю .X» может в соответствии с контекстом означать голосовать за .У, поддерживать X или рукоплескатьХ-у.

Сравнение с вердиктивами

Вердиктивы обязывают нас действовать двумя способами:

(a) тем, что обеспечивает последовательность нашего поведения и тем самым наш вердикт;

(b) тем, который может быть последствием нашего вердикта или включен в него.

Сравнение с экзерситивами

Экзерситивы обязывают нас по отношению к последствиям действия, например, именования. В особом случае пермиссивов мы можем спросить, должны ли мы рассматривать их как экзерситивы или как комиссивы.

Сравнение с бехабитивами

Такие реакции, как негодование, рукоплескание, похвала, включают в себя приверженность (espousing) и обязательства, точно так же как совет или выбор. Но бехабитивы обязывают нас к уподоблению поведению, а не к реальному поведению. Так, если я обвиняю, то я принимаю установку по отношению к чьему-то поведению в прошлом, но самого себя я могу обязывать только избегать такого поведения.

Сравнение с экспозитивами

Клятва, обещание и гарантирование в определенных случаях работают так же, как экспозитивы, называние, определение, анализ и допущение — из одной группы, и поддержка, согласие, несогласие, утверждение, защита — из другой группы локуций; обе кажутся одновременно экспозитивами и комис-сивами.

131

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

4. БЕХАБИТИВЫ

БЕХАБИТИВЫ включают понятие реакции на поведение других людей,их судьбу и установки и выражение установок по отношению к чьему-то поведению в прошлом или в будущем. Существуют очевидные связи и с утверждениями, и с описаниями того, что представляют и выражают наши чувства в смысле излияния чувств, хотя бехабитивы отличаются и от тех, и от других. Примеры бехабитивов:

1. Для извинение у нас есть «извиняться».

2. Для благодарности у нас есть «благодарить».

3. Для выражения симпатии у нас есть «сожалеть», «сочувствовать», «хвалить», «соболезновать», «поздравлять», «желать счастья», «симпатизировать».

4. Для установок мы имеем «негодовать», «не обращать внимания», «отдавать должное», «критиковать», «ворчать», «жаловаться на», «рукоплескать», «не придавать значения», «хвалить», «возражать», а также неэкзерситивное употребление глаголов «обвинять», «одобрять» и «поддерживать».

5. При встрече и прощании мы говорим «добро пожаловать» и «счастливого пути».

6. Для пожелания у нас есть «благословлять», «проклинать», «провозглашать тост», «выпить за» и «желать» (в сугубо перформативном смысле).

7. Для вызова и противоборства у нас есть «сметь», «бросать вызов», «протестовать», «оспаривать».

В поле бехабитивов кроме обычной возможности неудач имеются специальные условия неискренности.

Существуют очевидные связи с комиссивами, поскольку «хвалить» и «поддерживать» являются в равной мере реакцией на поведение и обязательством вести себя определенным образом. Существует также тесная связь с экзерси-тивами, поскольку «одобрять» может означать осуществлять власть, а также реакцию на поведение. Другие пограничные примеры: «рекомендовать», «не обращать внимания», «протестовать», «умолять», «бросать вызов».

5. ЭКСПОЗИТИВЫ

Экспозитивы используются в действиях объяснения (exposition), включающих представление точки зрения, изложение аргументов, а также прояснение употреблений и референций. Мы уже устали повторять, что можно без конца спорить, отнести ли подобные употребления к вердиктивам или экзер-ситивам, бехабитивам или комиссивам; мы можем также спорить о том, явля-

132

Лекция XII

ются ли они просто описаниями наших чувств, опыта и т. д., особенно иногда, в случае подтверждения слова делом, как когда я говорю «Теперь перейдем к...», «Я цитирую...», «Ссылаюсь на...», «Резюмирую...», «Повторяю, что...», «Замечу, что...».

А вот примеры, которые с тем же успехом могут быть приведены и в качестве вердиктивов: «анализировать», «классифицировать», «интерпретировать», которые включают осуществление суждения.

Примеры, которые можно рассматривать как экзерситивы, это «уступать», «уговаривать», «доказывать», «настаивать», которые включают проявление влияния или осуществление власти. Примеры, которые можно с таким же успехом рассматривать в качестве комиссивов, таковы: «определять», «согласиться», «принять», «утверждать», «поддержать», «свидетельствовать», «клясться» — они включают принятие на себя обязательства. Примеры, которые с таким же успехом можно рассматривать как бехабитивы: «возражать», «сомневаться» — они включают принятие установки или выражение эмоции.

С самыми добрыми намерениями я привожу вам ниже некоторые списки, определяющие границы этого поля. Наиболее ключевыми являются такие примеры, как «утверждать», «подтверждать», «отрицать», «подчеркивать», «иллюстрировать», «отвечать». Огромное количество глаголов, таких, как «подвергать сомнению», «спрашивать», «отрицать» и т. д., кажутся естественным образом связанными с обменом мнениями в беседе: но последнее не так очевидно, потому, что, конечно, все в речевой деятельности имеет отношение к коммуникативной ситуации. Итак, вот список экспозитивов:⁶¹

1. affirm (подтверждать) deny (отрицать)

state (утверждать) describe (описывать) class (классифицировать) identify (идентифицировать)

2. remark (замечать) mention (упоминать)

? interpose (перебивать)

3. inform (информировать)

" Мы сохранили компоновку и нумерацию Остина. Общее значение разбивки на группы очевидно, но в имеющихся у нас авторских записях эта классификация не снабжена каким-либо ключом. Вопросительные знаки принадлежат Остину. — Прим. ред. англ, текста Дж. 0. Урмсона.

apprise (извещать) tell (рассказывать) answer (отвечать) rejoin (возражать)

За. ask (спрашивать)

4. testify (свидетельствовать) report (докладывать) swear (клясться) conjecture (предполагать) ? doubt (сомневаться)

133

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

• know (знать) neglect (пренебрегать)

? believe (полагать) ? emphasize (подчеркивать)

5. accept (принимать) ⁷- begin by (начинать с)

turn to (переходить к)

concede (допускать) conclude by (заключать)

withdraw (отказываться)

Ία. interpret (интерпретировать) agree (соглашаться) demur to (протестовать) distinguish (разграничивать)

analyze (анализировать)

object to (возражать) _define (определять)

adhere to (придерживаться)

recognize (признавать) ⁷&· illustrate (иллюстрировать)

repudiate (отрекаться) explain (объяснять)

formulate (формулировать) So.correct (исправлять) revise (пересматривать) ⁷<=· ^me^an (^иметь в виду)

refer (соотносить)

6. postulate (постулировать) call (называть) deduce (выводить) understand (понимать) argue (доказывать) regard as (считать за)

Подводя итог, мы можем сказать, что вердиктов — это осуществление суждения, экзерситив — это утверждение влияния или проявление власти, ко-миссив — это принятие обязательств или выражение намерений, бехабитив — это принятие установки и экспозитив — это прояснение причин, доказательств и сообщений.

Как это обычно и бывает, у меня не хватает времени для того, что сказать, почему все мною сказанное представляет интерес. В таком случае приведу всего один пример. Философов долгое время интересовало слово «хороший», лишь совсем недавно они начали линию рассмотрения того, как мы употребляем его, что мы делаем посредством его употребления. Было предположено, например, что мы употребляем его для выражения одобрения, похвалы или для сортировки. Но мы не выясним на самом деле ничего о слове «хороший» и о том, зачем мы его употребляем, пока в идеале не составим полный список тех иллокутивных действий, среди которых похвала и сортировка будут частными разновидностями, пока мы не узнаем, сколько таких актов существует и каковы их взаимосвязи и взаимопересечения. Так, мы показали одно из возможных применений нашей общей теории, которую мы рассмотрели; без сомнения, существует много других теорий. Я сознательно не сталкивал свою общую теорию с философскими проблемами (некоторые из них достаточно сложны, что почти оправдывает их славу); это не означает, что я не знаю этих

134

_________________________________________________________________Лекция XII

теорий. Конечно, такое изложение кажется скучным и суховатым, неудобоваримым и трудноперевариваемым для восприятия; но еще тяжелее его обдумывать и писать. Подлинная радость приходит, когда мы начинаем применять ее в философии.

В этих лекциях, таким образом, я сделал два дела, которые я не люблю делать вместе:

(1) обрисовал программу, то есть говорил, что надо делать, скорее, чем делал это сам;

(2) читал лекции.

Так или иначе, против (1) говорит то, что я бы очень хотел думать, что слегка разобрался в том, как начали складываться дела и как они пойдут дальше в разных областях философии, а не просто провозгласил индивидуальный манифест. И против (2) — я с определенностью хотел бы сказать, что для меня нет места, более подходящего для лекций, нежели Гарвард.

08 ноября 2020

Дж.Остин. Как производить действия с помощью слов