Здравствуй, Арчибальдыч, входи. Чего насупился? Не Арчибальдыч, говоришь? Ну-ну. Кто ж ты тогда? Петр Иваныч? А ты в этом уверен? Я-то нет, даже совсем наоборот, думаю я, что Арчибальдыч ты. И больше никто. Даже имени у тебя нет. Отчество и за имя и за фамилию. Зато какое отчество! Ты вслушайся: Ар-чи-баль-дыч! И отвяжись со своим Петром Иванычем. Петр Иванович мне не интересен. Дома, жене своей Петром Иванычем являйся, а тут будешь Арчибальдычем. И холостым, между прочим. А-а! Заулыбался? ! Ну и ладушки.
Ты распологайся. Чаю хочешь? Правда без сахара, сахару-то нет у меня, ну да я так люблю, и ты полюбишь, куда денешься. Видишь ли, Арчибальдыч, тиран я, ага, самый настоящий тиран. Вот как захочу, так и будет. Не спрашиваю никого, нравится, нет, сказал - точка. Ну, не хмурься, оно, может, тебе понравится еще, а нет, так у тебя же отдушина есть, Петр Николаич твой или Иваныч, не помню. Будешь опять Петром, отдохнешь от моего сумасбродства. На вот, чайку хлебни. Крепкий чаек, душистый. Сейчас должен еще Николай Васильич подойти. Какой-какой? Тот самый, который Гоголь. Давеча спрашивал про тебя. Кто, говорит, такой этот твой Арчибальдыч, не из англичан ли, мол? Чего-то он англичан не любит. А я ему, ну что вы, Николай Васильич, он говорю, смирный у меня, Арчибальдыч-то, и потом, говорю, не из каких он, Арчибальдыч и все тут, каким скажите, таким и будет, чего, мол, ему трудно что ли. Ты не дремли, не дремли, Арчибальдыч, ишь развалился. Сигаретку вон закури да послушай, какую я про тебя историю знаю, пока Николая Васильича нет. Слушай.
Тебя, Арчибальдыч, тогда Игорьком звали, и вломился ты ко мне пошумнее чем сейчас. Я в купе ехал, в поезде, и, главное дело один. Думал, отдохну в кои веки, высплюсь, а тут ты с дипломатом своим гнусным. Ну тот, помнишь, с циферками?
Что значит нету такого? Слышь-ка, Арчибальдыч, ты зверя-то во мне не буди, не мешай тиранствовать, а то я тебя где-нибудь за полярным кругом в плавках на босу ногу вспомню. Вот так-то. Хлебай свой чаек да помалкивай. Сигаретку вон возьми. Кури-кури, сейчас форточку открою. Ну, слушай дальше: Вломился ты в купе со своим гнусным дипломатом и уже поддатый был слегка, я, правда, не сразу заметил, ну да потом все равно понял, хоть ты и норовил сквозь воротник дышать. Ну, слово за слово, куда, зачем - все как обычно. Потом ты из дипломата своего коньяк вынул, тоже, знаешь, не ахти какой поворот сюжета. Вообще, я заметил, ты, Арчибальдыч, банальности предпочитаешь. А вот тут ты прав, если из нас двоих кто-то и может чего-то предпочитать, то только я. Прав. Прав ты, Арчибальдыч, молодец. Одного ты понять не хочешь, ты же не человек, ты функция. Ты и нужен-то мне для того, чтобы на тебя все свои грехи сваливать. И если я сказал, что ты банальности предпочитаешь, то значит, так оно и есть, а об остальном только я имею право догадываться. И вообще, чего ты меня все время перебиваешь? Вот сделаю тебя глухонемым, чтобы не выпендривался. Да ладно. ладно, пошутил я, пошутил. Поехали дальше.
Вынул ты, значит, Арчибальдыч, коньяк. У меня закусить было, фрукты там кое-какие. Ну, плеснули за знакомство. Ты Игорьком представился, я - как обычно, ну и по второй тут же. А вот после второй-то я и заметил, что ты уже был поддатый, и не нужно было с тобой пить. Такой, знаешь, нехороший блеск у тебя в глазах сделался. Ну, думаю, влип. Точно, он после третьей либо драться начнет, либо за жизнь травить, а хуже того, еще стихи читать станет собственного производства. Ты же в курсе, Арчибальдыч, я стихи только свои читаю да и то редко. Думаю, надо ему намекнуть, устал, дескать, то-се, работы, женщины. А с другой стороны, неудобно как-то, ты коньяк вынул, а я тебе сразу - облом. Ну, момент выжидаю, а самого уже тоска гложет. Потом думаю, чего это я шугнулся, если что, думаю, на анекдоты все сведу да на политику. Недооценил я тебя, Арчибальдыч, ох недооценил. И то сказать, умеешь ты, когда захочешь, туману в глаза пустить. Я-то думал ты деловой какой - прикид фирмовый, чемодан этот с циферками, будь он неладен. Короче, на психа-то ты до второй рюмки похож не был. Ну а после второй-то ты уже и раскрылся. Глаза заблестели. . . впрочем, это я уже говорил. По третьей. мол, давай. Еле уговорил покурить пойти в тамбур. Думал, остынешь - ни фига. Покурил - еще смурнее сделался. Думаю, аллес, сейчас начнется. И точно. По третьей приложили, ты и начал, да так гладко, как по-писанному.
Я, говоришь, по рукам вижу, вы на гитаре играете. Ты на Вы сначала-то, лет на десять, наверное, разницы тогда было. Молодой ты был шибко. Играю, говорю, а чего не сказать-то, гитары нет, петь не заставишь. А позвольте вас спросить, -это ты уже, вежливо так, -как вы научились играть?
- Да я, говорю, и играю-то неважно, ну а научился обыкновенно: сначала у пацанов, в школе еще, потом в оркестре служил, с нотами разобрался, потом по самоучителям разным.
- А музыку какую любите?
- Музыку, говорю, разную люблю, а играю в основном авторскую песню, ближе, дескать как-то. А ты не унимаешься с расспросами:
- А рок, дескать, как?
- Слушать, говорю, люблю. Хард по преимуществу. Традиционный. Что-то еше про гитаристов брякнул, Блекмора помянул. Вот с него-то и поехал психоз. У тебя от имени его глазенки еще больше заблестели, голос хриплый стал, и почему-то, тише раза в три ты заговорил.
- А вы знаете, шепотком таким нервным, я с ним знаком. Вижу, точно, псих, тут уж на анекдоты не перескочишь. А ты дальше: родители, мол, твои, года тебе еще не было, заметили, что "Пепл" на тебя действует умиротворяюще. Только они магнитофон включат, ты погремушки бросишь, глазенки свои вытаращишь, притихнешь и слушаешь, слушаешь. Ну и пользовались, конечно. Папашка у тебя тогда в институте учился, диплом писал, мать по хозяйству крутится, а ты магнитофон слушаешь, причем исключительно "Пепл". Потом, когда подрос, отца заставил крутануться. Он тебе все их концерты из-под земли вынул, и "Рейнбоу" тоже. Короче, Блекмора ты слушал. И было это вроде наркотика. Только Ричи гитару заденет - все, ты уже себя не помнишь, ни на чем сосредоточится не можешь, делать тоже ничего не можешь. Молчишь и слушаешь. Дома стал один легко оставаться. Все дети как дети - ревут, не хотят одни дома сидеть, а тебе в кайф. "Морион" свой включаешь и тащишься.
И как-то раз, вот так один дома сидел, слушал, вдруг чуешь - не один. Оглянулся, в кресле Блекмор сидит. Весь в черной коже, лохмы до пояса, гитара на коленях, сигарета в зубах.
- Здравствуй, Игорек.
- Здравствуй, Ричи.
- Нравится тебе моя музыка, Игорек?
- Очень нравится, Ричи.
- А ведь ты, Игорек, можешь не хуже играть. только тебе гитара нужна специальная, "Ария Про-2". На-ка вот на моей попробуй. И протягивает гитару. Вместо ремня патронташ какой-то с серебряными пряжками, над пером струны кудрями вьются. Ты ремень на плечо, медиатор в руки, и пошел, и пошел. И такие импровизы замелькали, что у Блекмора аж брови горкой поднялись. Улыбнулся Ричи, по плесу тебя похлопал, пообещал еще приходить и исчез. Ты полдня, пока мать с работы не пришла, плакал. Не то от тоски плакал, не то от счастья. К отцу вечером пристал: купи, мол, гитару "Ария Про-2". Тот только глазами захлопал. Ты что, сынок, в магазинах и кунгурских - нет гитар, а тебе ишь чего подавай! Но пообещал узнать, что за зверь такой "Ария Про-2".
Где-то через недельку Блекмор снова зашел, да не один. Лорда с собой прихватил и, почему-то Маккартни. Инструменты притащили. Лорд какие-то клавиши с тремя клавиатурами включил, а Маккартни бас свой миниатюрный грифом вправо надел и поехали. Ричи тебе свою гитару дал, а сам на какой-то невзрачненькой стал играть. У Лорда барабаны прямо в клавишах стучат, Маккартни бас свой флешами терзает, а вы с Ричи забавляетесь. Он импровиз - ты следом повторяешь, ты что-то влепишь - он повторит. Часа три буянили. Пот глаза заливает уже, волосы слиплись, а вам еще хочется. Соседка сверху прискакала - музыку, мол, потише сделай. У нее дочка маленькая уснуть не может, Маринка. Пока с соседкой разбирался, ребята тихо смылись куда-то. Но в этот раз не плакал уже. Знал, что им понравилось, еще придут. И точно, с тех пор ходили часто. Ричи всегда, а остальные менялись. Бывало и из наших кто заскочит. Кузьмин пару раз был, Зинчук, Гаина. Но Гаину-то вы с Ричи в пять минут сделали, он обиделся и больше не бывал.
А гитару своей мечты ты так и не смог достать. Папашка твой выяснил. что машина эта японская, дорогая и предложил тебе кунгурски фанерный суррогат, но ты-то знал, что играть сможешь только на Арии и от кунгурской отказался. Потом, классе в восьмом уже, сам стал искать, но толи не там искал, толи не так, но не нашел. К тому же в восьмом-то классе ты понял уже, что предки твои - люди небогатые и Арию им не потянуть, а когда понял, все твои жизненные планы перестроились соответствующим образом: после школы найти денежную работу, сколотить на Арию, за деньги-то тебе ее из-под земли достанут, и уж с этой самой Арией серьезно заняться музыкой, даже свою группу создать. Вокруг такого-то гитариста можно ведь супер-музыкантов собрать.
Тут ты меня напугал уже серьезно. Глаза вытаращил: Можно, орешь, -можно, я спрашиваю? !
- Можно, говорю, а сам смотрю, как бы мне из купе-то тихо улизнуть, да к проводнику. Там уж сообразим, тебе ли врача вызывать как законченному психу, или мне купе поменять от греха.
Ну, правду сказать, как увидел ты, что мне беспокойно стало, так присмирел чуть, в другую крайность ударился: слезы в глазах заблестели.
- Достань, дескать, Арию мне, достань.
- Достану, говорю, а сам думаю, чего не достать-то. Гитара не ахти какая, ничего в ней особенного нет, Половина знакомых музыкантов на таких играет, и почти все продали бы.
Короче, записал ты телефончик мой и затих. Про музыку больше ни слова. По последней проглотили и спать легли, допивать даже не стали. Правда я-то лег, а ты с потушенным светом все у окна сидел, я пару раз просыпался - видел. Но тихо сидел, спать мне не мешал и на том спасибо.
А утром домой приехали. Бывай здоров - и разошлись. Но я уже знал, позвонишь, ох, позвонишь, Арчибальдыч, заело тебя. Знал и готовился. Не готовился даже, а как-то все само собой приготовилось. Буквально на другой день ребята подъехали, пузочесы, и гитара у них соответствующая есть. Ну, я и попросил оставить на недельку. Оставили, а чего не оставить. И тут - звонок.
- Здравствуйте, это Игорек, помните?
- Помню, помню, Игорек. Приезжай. Гитара твоя у меня в кабинете стоит. Слышу, в трубке хрюкнуло что-то, помолчало, а потом твоим голосом очень нечленораздельно поблагодарило и попрощалось. Ну, жду. Часу не прошло - ты тут как тут. Глаза дикие, руки трясутся.
- Где? !
- Да вот, говорю, стоит. Пошли в рубку, там у меня весь аппарат. Сейчас прямо включишься и попробуешь.
Пришли в рубку. Я провод в пульт ткнул, кнопочками пощелкал, давай, говорю, лабай.
Ты, Арчибальдыч, весь вспотел чего-то, гитару на плечо повесил, и все струны рукой прижимал, чтоб не брякнуть раньше времени. Ну, я тебе медиатор протянул, мол, чего ждешь, играй давай. Ты на одной струне чего-то такое пальцем защемил, дернул струну-то эту и рот раскрыл. Примочка звук раскручивает, поет нотка как у настоящего музыканта, а ты слушаешь.
Ну а дальше все как в кошмарном сне. Врезал ты по струнам, а она, гитара-то, Ария твоя, и заорала благим матом. Шум, гам. Ты струны дергаешь, а она орет, У тебя по морде не то пот, не то слезы ручьями, покраснел весь, а уняться не можешь ни фига. Сквозь вой этот адский мне кричишь: это, мол, не та гитара. А я говорю: та, та самая, "Ария Про-2", а вот от кунгурской ты в свое время зря отказался, сейчас бы хоть "Кузнечика" мог сыграть, не драл бы струны без толку.
Тут тебя совсем зашкалило, Арчибальдыч.
- Кузнечика? ! - орешь, - Ах, Кузнечика? ! Да я, мол, с Ричи вровень играл, а ты мне Кузнечика? ! Подсунул, дескать, дерьмо, она не играет у тебя. Ну, я тоже озверел. У тебя, кричу, у тебя не играет, придурок. А ну, говорю, дай сюда инструмент. Схватил Арию эту, чего-то такое на ней наковырял несуразное, но на музыку похожее.
- Вот, ору, вот! Все играет, а у тебя, мол, руки не из того места растут, и мозги давно набекрень.
Смотрю, ты побледнел весь, воздух ртом ловишь, и руки железяку нащупывают, от стойки микрофонной запчасть. Нет, думаю, милок, тут тебе не купе, тут ты много не намахаешь. И уже совсем было приготовился тебя успокоить на полчасика, но ты вдруг наклонился как-то вбок, да на пол и загремел.
Вот, собственно, и вся про тебя история, Арчибальдыч. Как не про тебя? Ты кончай, Арчибальдыч, про тебя это, про тебя. Не помнишь просто, башкой стукнулся. Потом тебя на "скорой" отвезли, и через полтора месяца ты другим человеком на свет божий вышел. Ни о музыке, ни о гитаре больше ни слова, и все записи вместе с магнитофоном продал. И ты знаешь, Арчибальдыч, мне тебя не жаль ни на вот столько, и совесть за содеянное не грызет. Мы даже по этому поводу с Алексеем Максимычем повздорили, не ходит теперь, за тебя обиделся.
- У человека, -басил, -самобытность отнял. Был, мол, особенный, а теперь как все. А я ему: я, мол, таких самобытных сотнями ежедневно вижу у киоска, где "Спринт" продают. И вся их самобытность только в том и состоит, что они палец о палец не хотят ударить, а все им мнится, что вот в следующей бумажке счастье завернуто.
Да согласен я, Арчибальдыч, грубое сравнение и не совсем верное, да вот только другого тогда в голову не пришло, ну и бухнул, да еще передразнил, поокал так же как он. Ну да ничего, помиримся как-нибудь.