День на редкость - тепло и не тает...
День на редкость - тепло и не тает,- Видно, есть у природы ресурс,- Ну... и, как это часто бывает, Я ложусь на лирический курс. Сердце бьется, как будто мертвецки Пьян я, будто по горло налит: Просто выпил я шесть по-турецки Черных кофе,- оно и стучит! Пить таких не советую доз, но - Не советую даже любить! - Есть знакомый один - виртуозно Он докажет, что можно не жить. Нет, жить можно, жить нужно и - много: Пить, страдать, ревновать и любить,- Не тащиться по жизни убого - А дышать ею, петь ее, пить! А не то и моргнуть не успеешь - И пора уже в ящик играть. Загрустишь, захандришь, пожалеешь - Но... пора уж на ладан дышать! Надо так, чтоб когда подытожил Все, что пройдено,- чтобы сказал: "Ну, а все же не плохо я пожил,- Пил, любил, ревновал и страдал!" Нет, а все же природа богаче! День какой! Что - поэзия? - бред! ...Впрочем, я написал-то иначе, Чем хотел. Что ж, ведь я - не поэт.
Если б я был физически слабым...
Если б я был физически слабым - Я б морально устойчивым был,- Ни за что не ходил бы по бабам, Алкоголю б ни грамма не пил! Если б я был физически сильным - Я б тогда - даже думать боюсь! - Пил бы влагу потоком обильным, Но... по бабам - ни шагу, клянусь! Ну а если я средних масштабов - Что же делать мне, как же мне быть? - Не могу игнорировать бабов, Не могу и спиртного не пить!
Про меня говорят: он, конечно, не гений...
Про меня говорят: он, конечно, не гений,- Да, согласен - не мною гордится наш век,- Интегральных, и даже других, исчислений Не понять мне - не тот у меня интеллект. Я однажды сказал: "Океан - как бассейн",- И меня в этом друг мой не раз упрекал,- Но ведь даже известнейший физик Эйнштейн, Как и я, относительно все понимал. И пишу я стихи про одежду на вате,- И такие!.. Без лести я б вот что сказал: Как-то раз мой покойный сосед по палате Встал, подполз ко мне ночью и вслух зарыдал. Я пишу обо всем: о животных, предметах, И о людях хотел, втайне женщин любя,- Но в редакциях так посмотрели на это, Что,- прости меня, Муза,- я бросил тебя! Говорят, что я скучен,- да, не был я в Ницце,- Да, в стихах я про воду и пар говорил... Эх, погиб, жаль, дружище в запое в больнице - Он бы вспомнил, как я его раз впечатлил! И теперь я проснулся от длительной спячки, От кошмарных ночей - и вот снова дышу,- Я очнулся от бело-пребелой горячки - В ожидании следующей снова пишу!
Сорок девять дней
Суров же ты, климат охотский,- Уже третий день ураган. Встаёт у руля сам Крючковский, На отдых - Федотов Иван. Стихия реветь продолжала - И Тихий шумел океан. Зиганшин стоял у штурвала И глаз ни на миг не смыкал. На службе он воин заправский, И штурман заправский он тут. Зиганшин, Крючковский, Поплавский - Под палубой песни поют. Лежали все четверо в лёжку, Ни лодки, ни крошки вокруг, Зиганшин скрутил козью ножку Слабевшими пальцами рук. Доедена банка консервов И суп из картошки одной,- Всё меньше здоровья и нервов, Всё больше желанья домой. Суровей, ужасней лишенья, Ни лодки не видно, ни зги,- И принято было решенье - И начали есть сапоги. Последнюю съели картошку, Взглянули друг другу в глаза... Когда ел Поплавский гармошку, Крутая скатилась слеза. Сердца продолжали работу, Но реже становится стук, Спокойный, но слабый Федотов Глотал предпоследний каблук. Зиганшин крепился, держался, Бодрил, сам был бледный как тень, И то, что сказать собирался, Сказал лишь на следующий день. "Друзья!..- Через час:- Дорогие!.. Ребята!- еще через час.- Ведь нас не сломила стихия, Так голод ли сломит ли нас? Забудем про пищу - чего там!- А вспомним про наш взвод солдат..." "Узнать бы,- стал бредить Федотов,- А что у нас в части едят?" И вдруг: не мираж ли, не миф ли - Какое-то судно идёт! К биноклю все сразу приникли, А с судна летел вертолёт. ...Окончены все переплёты - Вновь служат,- что, взял, океан?!- Крючковский, Поплавский, Федотов, А с ними Зиганшин Асхан!