Важность создания самостоятельной академической дисциплины – науки о коммуникации – не вызывает сомнений. Во-первых, этого требует расширение объема научно-исследовательской и теоретической работы во всех секторах науки о коммуникации. Во-вторых, научные и учебные учреждения не могут эффективно работать без демаркации своей области исследований. И, наконец, для изучения коммуникации крайне важно учитывать технический прогресс: маршруты коммуникационных потоков на базе новых массмедиа пересекают междисциплинарные границы и образуют разнообразные модели, не изученные должным образом.
Исследования в области коммуникации проводятся уже не менее ста лет, но идея о создании самостоятельной академической дисциплины возникла относительно недавно и пока не нашла своего практического воплощения. Основную причину этого Д. Маккуэйл видит в том, что коммуникация между людьми в целом и ее отдельные аспекты являются объектом изучения большого ряда научных дисциплин, включая социологию, политологию, социальную психологию, лингвистику, журналистику и т.д. «Даже если коммуникацию рассматривать прежде всего как «общение», неопределенность ее положения в науке не снимается, поскольку сама по себе коммуникация слишком широка, чтобы принадлежать какой-нибудь одной существующей общественно-научной дисциплине».1 Р.Т. Крейг считает, что, несмотря на древние корни и все увеличивающееся число толкований, «теории комму¬никации как четко определенной области знания пока не существует.
Складывается впечатление, что мы работаем не в единой теоретической области, а большей частью изолированно… За пределами этих небольших групп между теоретиками коммуникации просто не возникает ни соглашений, ни расхождений по значительному кругу вопросов. Отсутствует общетеоретический канон, к которому они все могли бы обращаться. Не существует ни общих целей, которые объединяют их, ни спорных вопросов, которые их разъединяют. Вот почему чаще всего они просто игнорируют друг друга».1
Противоположной позиции придерживается Л.Землянова, которая доказывает, что наука о коммуникации в США в качестве самостоятельной академической дисциплины «развивается столь же быстрыми темпами, как и вызвавшая ее к жизни электронно-коммуникационная революция».2 Попытки, опираясь на интегративный характер науки о коммуникации, придать «ее синтетическому теоретическому базису системную целостность и функции служения тому коммуникабельному потенциалу человеческих возможностей, разрушение которого чревато уничтожением цивилизации»,3 схожи с тем, что сейчас предлагает С.Г. Корконосенко применительно к журналистике.4
Активные попытки разработать общепринятую систему новой науки предпринимаются уже давно. Еще в 1963 году У.Шрамм обосновал необходимость изучения коммуникации на разных «уровнях» коммуникационного процесса «путем создания проверяемых теорий, которые содержат обоснованные обобщения для объяснения явлений, связанных с производством, обработкой и эффектами».1 Однако такая формулировка (с акцентом на традиционные «научные» критерии) не учитывает вклада целого ряда исследователей, занимающихся непосредственно массовой коммуникацией, а именно: тех, кто анализирует символьную продукцию масс-медиа, исходя из социальных и эстетических критериев, тех, кто стремится выработать этические или моральные критерии оценки коммуникативного поведения индивидов или институтов, изучает отдельные коммуникационные события в конкретном контексте; реформаторов, пытающихся изменить общественную политику в области коммуникаций.
Современные исследователи и теоретики коммуникации часто выражают озабоченность по поводу отсутствия фокуса или дефиниции своей области в целом. У большинства людей есть четкое представление о том, что такое психология, социология и даже философия. Но что подразумевается под понятием «коммуникация»? Массовая коммуникация? Межличностная? Или какая-то другая? Это что: изучение моделей коммуникативного поведения, анализ текстов, наблюдение за производством содержания или описание медиаиндустрии? И даже если ограничиться только массо-вой коммуникацией, едва ли это явление можно определить, не стараясь интегрировать в нее теорию социального научения, теорию убеждения и изменения установок, теорию обретения пользы и удовлетворения, функциональную теорию и т.д.
По мере роста числа теорий коммуникации усиливался дисциплинарный и интеллектуальный раскол. «О фрагментации коммуникации говорит множество субспециализаций, которые претендуют на область изучения науки о коммуникации и различаются совершенно не похожими методами исследования, уровнями анализа, теориями, которые ставят коммуникацию в самые разные точки научного процесса (например, простейшие оппозиции – причина или следствие) и даже расходятся в том, какое явление следует считать коммуникацией».1 Обычно называются три основные причины дробления в области коммуникационных исследований. Во-первых, почти все в гуманитарных и общественных науках так или иначе связано с коммуникацией. Роль коммуникации не могут игнорировать ни антрополог, исследующий племена на островах Тихого океана, ни литературовед, изучающий творчество Шекспира, ни политолог, анализирующий деятельность медиаимперий, ни социолог, ни экономист, ни педагог.
Другим фактором, способствующим фрагментации, является то, что «изучение коммуникации» и «коммуникационные исследования» всегда отождествлялись с изучением массовой коммуникации и с исследованиями в области массовой коммуникации. Казалось, что с появлением медийных технологий (газет, кино, радио и ТВ), образовалась новая, совершенно самостоятельная область знаний. Поэтому когда начала формироваться академическая дисциплина – наука о коммуникации, она приобрела четко выраженные черты массовой коммуникации и исключила из своих рядов тех, кто исследовал не массовую коммуникацию. В 1960-е и 1970-е годы на Западе быстро росло число программ по изучению массовой коммуникации, тогда как другие области коммуникации развивались намного медленнее.
Третий фактор связан с предыдущим. Быстрое распространение массмедиа – в особенности кино и телевидения – совпало с важными культурными и общественными трансформациями, поэтому всякий, кто интересовался процессом коммуникации (или культурными и общественными изменениями на макроуровне), неизбежно оказывался вовлеченным в сферу массовой коммуникации.
К примеру, понятия убеждения и изменения установок (некогда сфера риторов и учителей ораторского искусства) стали плодотворной областью исследований и теоретизирования в 1940-х – 1950-х годах для таких ученых, как П. Лазарсфельд, К. Ховланд, Б. Берельсон и Дж. Клеппер, которых интересовало, как медиа и их содержание убеждают людей и меняют их установки. Работы этих ученых продолжили школы журналистики и факультеты радио и телевидения.
Но включение общественно-научных теорий и методов в учебные программы не помогло преодолеть раскол в области коммуникации. У каждого научного сообщества был собственный набор теорий среднего уровня и предпочтительный набор методов исследований. Но узкие специалисты, как правило, не знали, что делают другие, а историческая и политическая зашоренность мешала им по достоинству оценить успехи коллег «по другую сторону».
Однако расширение семьи СМК усиливает потребность в более интегрированной дисциплине, которая охватывала бы явление коммуникации во всей полноте. Особую роль в размывании границ между массовой и межличностной коммуникацией сыграли кабельное ТВ и видео. Помимо прочего, эти новые технологии изменили характер индустрии вещания, тип содержания, предлагаемого телевидением, модели взаимодействия с ним людей (кто и как контролирует содержание и как складывается взаимоприемлемый выбор содержания). Теперь родителям приходится просить своих детей научить их пользоваться бытовой электронной техникой (видеомагнитофоном, компьютером), что лишний раз свидетельствует о появлении в семьях новых моделей отношений и распределения власти. И коммуникация, связанная с этими моделями, тоже меняется.
Вторым фактором, ускорившим разработку более интегрированной теории коммуникации, является то, что медиативная коммуникация вездесуща, и люди зависят от нее во всех областях жизни.
Третьим источником и движущей силой в направлении интеграции в области коммуникации является «взросление» самой научной дисциплины. По мере роста сложности и разнообразия коммуникационных технологий серьезные исследователи и теоретики коммуникации все больше осознают порочность узости своих взглядов и понимают, что у них одинаковые наборы гипотез и вообще много общего.
Как таковая наука о коммуникации, для обозначения которой в отечественной литературе предлагается термин коммуникативистика (или иногда коммуникология), сформировалась в конце 1980-х годов, когда ученые решили покончить с бесплодной раздробленностью и выработать основную философию научных исследований всех форм коммуникации. В своем «Пособии по коммуникативистике» (1987) Ч. Бергер и С. Чэффи писали: «Коммуникативистика стремится понять, как создаются, обрабатываются и какие эффекты вызывают системы символов и сигналов путем разработки тестируемых теорий, содержащих обоснованные обобщения, которые объясняют явления, связанные с созданием, обработкой и эффектами.1 Это их определение достаточно общо, чтобы охватить разные коммуникационные процессы, включая создание, обработку или эффекты символьных и сигнальных систем (в том числе – невербальные) в межличностном, организационном, массовом, политическом, учебном и других контекстах. Чэффи и Бергер предложили строить изучение коммуникации, основываясь не на обычном узком интересе к отдельным аспектам коммуникационного процесса в конкретных обстоятельствах и ситуациях, а опираясь на анализ коммуникации на четырех уровнях:
– интраличностной коммуникации, происходящей внутри индивида;
– межличностных коммуникационных отношений между двумя индивидами или небольшими группами людей;
– сетевой или организационный коммуникации внутри более крупных групп людей в контексте их постоянных взаимоотношений;
– макроскопических общественных характеристик и функций коммуникации в рамках больших общественных систем.
Процесс коммуникации в целом лучше понимается не на одном, а на двух или более уровнях. Так как все уровни обязательно взаимосвязаны, изменения на каком-то одном из них сказываются и на других. Скажем, изучение последствий телевизионного насилия обычно ассоциируется с теорией социального научения и с исследованиямив области психологии, когда, например, необходимо выяснить, какие качества личности заставляют людей отдавать предпочтение той или иной форме содержания (внутриличностный уровень); как поведение в школе детей, воспитанных на телесюжетах с большим содержания насилия, влияет на то, как учителя ведут занятия (организационный уровень); каковы последствия изменений в работе системы образования, теоретически связанные с ухудшением дисциплины в школе и с падением ее авторитета в обществе (макроскопический уровень).
Несмотря на то, что объем существующих теорий весьма велик, понятие о процессе коммуникации все еще очень условно и неполно. Вместо четких представлений о силе и направленности различных тенденций в СМК или о взаимодействии медиа с обществом имеют место лишь приблизительные наблюдения, зачастую противоречащие друг другу. Современные теоретические изыскания массмедиа, по мнению Маккуэйла, напоминают порой подборку вариантов или нерешенных разногласий: «Этому положению дел нельзя дать однозначное объяснение, но в корне его лежит нехватка фактов изменения обстоятельств, существенная неопределенность и двойственность отдельных явлений и недостаточная интегрированность теории медиа в любую более широкую область теории коммуникации».1
Работа Дж. Мейровитца «Без чувства места» (1985) считается наглядным примером исследования, предвосхитившего многие проблемы науки о коммуникации. Автор предлагает обобщенный (и спорный) взгляд на роль коммуникации в современной жизни. Его тезис прост: «Электронные медиа влияют на социальное поведение не посредством силы их сообщений, а путем реорганизации социальных условий (settings), в которых люди взаимодействуют, и ослабления прежде прочных связей между физическим местом и местом в обществе».2 Или, как он объясняет дальше: «Собирая множество людей разных типов в одном «месте», электронные медиа ускорили размывание границ между многими, прежде различными социальными ролями. Электронные медиа влияют на нас, следовательно, в основном не содержанием, а изменением «ситуационной географии» общественной жизни».
Задача исследователей в новом тысячелетии не упрощается. Перед ними открываются огромные ресурсы. Новые коммуникационные технологии уже обеспечивают доступ ко всем библиотекам мира каждому, у кого есть компьютер и модем. Вокруг электронных журналов, распространяемых на дискетах и по компьютерным сетям, складываются научные сообщества. Теперь, как никогда раньше, будущее теории медиа связано с будущим медиатехнологий. Теория медиа неразрывно связана и с проходящими сейчас изменениями в обществе, с новыми моделями коммуникации, которые меняют облик наших сообществ и наше представление о самих себе.
Теперь никто не сомневается, что в ответ на вызовы новых технологий система массовой коммуникации претерпит изменения, возможно, самые радикальные во всех ее фазах – от замысла до «доставки». Самыми неопределенными, как всегда, остаются вопросы скорости, формы и последствий происходящих изменений.
В сфере производства содержания ожидается, что новые медиа вызовут фрагментацию производственной базы благодаря углублению разделения труда, хорошим темпам развития этой отрасли промышленности, а также интернационализации и росту возможностей расширяющихся коммуникационных и управляющих сетей. Нельзя также забывать, что в центре индустрии массовой коммуникации (сейчас трудно подобрать другое слово) по-прежнему пребывают отдельные авторы, эксперты, небольшие команды и группы творческих работников, которые всегда сопротивлялись бюрократизации.
«Проблема, – считает Маккуэйл, – скорее, в том, что сами главенствующие концепции и единицы анализа, используемые при изучении массовой коммуникации, несколько устаревают по мере того, как действительность движется вперед. Однако признать проблему не значит найти ее решение, и то, и другое часто встречается в массовой коммуникации. Вместе с тем изучать производство содержания действительно становится сложнее по мере того, как увеличивается степень его фрагментации как процесса и оно все сильнее отделяется от процесса распределения и приема».1
Возрастающая благодаря расширению выбора содержания фрагментация аудитории будет сопровождаться изменениями в отношениях между отправителями и получателями. В какой-то степени эти процессы еще можно трактовать, используя существующие концепции. Тем не менее представления об аудитории как о большой совокупности пассивных созерцателей или об активной и самоуверенной публике все меньше будут соответствовать действительности. На инструментарии исследователей будет сказываться смещение баланса в сторону точки зрения на «поведение аудитории» как на индивидуальные акты приобретения и потребления или акты консультации.
Можно утверждать, что изучение коммуникации неизбежно сольется с изучением информации, но для этого потребуется пересмотр концепций и методов. Главная проблема – найти необходимые единицы измерения и анализа коммуникационных потоков, сопоставимые в различных медиаканалах и разных общественных системах. С этим связана проблема качественной дифференциации между единицами информации. Если информация все чаще предлагается и запрашивается как товар, к ней нужно относиться как ко всем другим предметам и услугам, участвующим в разного рода системах обмена и производства. Это можно сделать без особого труда, если закрыть глаза на качественные отличия в целом и, в частности, на проблему считать ли товаром то, что не имеет материальной формы и может использоваться снова и снова без потери в стоимости.
Теория функционирования коммуникации в обществе тесно связана с нормативными проблемами в социологии и политологии. Если наука о коммуникации действительно сформируется, ей не удастся уйти от вопросов и дилемм, которые стоят перед участниками коммуникационных институтов. Теория, связанная с коммуникацией, должна будет предложить концепции и формулировки для трактовки нормативных вопросов. Будущее недостаточно предсказуемо, чтобы говорить с полной уверенностью, что останется в силе, а что должно быть добавлено. Тем не менее трудно представить, как можно избежать фундаментальных вопросов о власти, свободе, контроле, равенстве и солидарности, и ученые достаточно осведомлены о проблемах, порожденных достижениями в области коммуникации, чтобы уже сегодня предположить, какие вопросы потребуют особого внимания.
Наука о коммуникациях не оставляет без внимания весь широкий диапазон теорий и идей – от фетишизации новых коммуникационных технологий до структуралистских исследований, выделяя ценное зерно, критикуя крайности и составляя прогнозы относительно неизбежной конкуренции традиционных СМК с новыми электронными медиа.
Именно «центральное положение коммуникаций в истории человечества, – пишет ведущий теоретик в области изучения массовой коммуникации Эрик Барноу, – убедительно объясняет, почему такие различные отрасли познания, как антропология, искусство, образование, этнология, история, журналистика, право, лингвистика, философия, политология, психология и социология, – все тяготеют к изучению коммуникационных процессов и сотрудничают в создании новой дисциплины».1
У новых коммуникационных технологий много сторонников. Они опираются на положительную оценку максимизации возможностей коммуникации, особенно в интерактивных формах. В коммуникативистике сравнительно мало нового, но она отодвигает на периферию предвидения экономических и индустриальных возможностей. Ее нормативная составляющая (там, где она выражена неявно) отражена в той общей значимости, которая присуща любым изменениям, новизне, разнообразию, мобильности и индивидуальности. Считается, что следствием расширения объема коммуникации всех видов призван стать социальный прогресс, который должен выразиться в большей личной свободе и удовлетворении потребностей. Одной из задач нормативной ветви коммуникативистики станет более четкая формулировка этих предположений и разработка системы для проверки подобных теорий в условиях реально существующего информационного общества.
Настало время создать научную структуру, которая могла бы вместить альтернативные точки зрения. Этого требует, во-первых, расширение объема научно-исследовательской и теоретической работы во всех секторах коммуникации, которая, в свою очередь, связана с тенденцией «информатизации» общества. Во-вторых, научные и учебные учреждения не могут эффективно работать без демаркации своей области исследований. Маркировка и идентификация необходимы при обработке огромных объемов информации. Повышение профессионализма и успех в исследованиях зависят от возможности взаимосвязать результаты практической деятельности и теоретические разработки в рамках определенной системы. Наконец, для изучения коммуникации крайне важно учитывать технический прогресс, ибо маршруты коммуникационных потоков на базе новых медиа пересекают междисциплинарные границы и образуют разнообразные модели, не изученные должным образом, когда формулировалось большинство нынешних теорий.