Иисус сказал: там, где двое или больше соберутся вместе, там я среди них. Иисус так сказал, потому что где двое или больше собрались вместе, там община, там язык, там воображение. Там Бог. Бог - продукт творческого воображения, и от Бога это воображение берет способность к полету.
Ребенком я думал, что много воображать - плохо. Мне казалось, что мое воображение - это темная комната с большими запертыми дверями, за которыми скрываются всевозможные стыдные фантазии. Я почти слышал, как мои тайные мысли стучатся в закрытые двери, чтобы я их выпустил, чтобы я о них рассказал. Тогда я представления не имел, что эти темные нашептывания исходят от Бога. Когда мне было восемь лет, я стал петь в хоре в нашей местной англиканской церкви, и в следующие четыре года я по два раза в неделю ходил на службы. Но Бог, о котором там говорили, учил о чем-то далеком и непонятном. Поэтому я сидел в хоре, в своей темнокрасной одежде певчего, а за запертыми дверями моего воображения текли запретные мысли.
Когда я стал подростком, мой ныне покойный отец решил, что сын достаточно вырос, чтобы дать ему информацию об определенных вещах. И вот мне было 13 лет, и он привел меня в свой кабинет, закрыл дверь и стал рассказывать кровавые сцены из шекспировского "Тита Андроника", или сцены убийства из "Преступления и наказания", или целые главы набоковской "Лолиты". Отец разводил руками, потом смотрел на меня и говорил: "Мой мальчик, это литература". И было ясно, что он чувствовал, что передает некое запретное знание. Я сидел и слушал про все это сумасшествие и был счастлив, что меня позвали в этот странный и ненормальный мир.
Я часто видел, что мой отец не может управлять своей творческой энергией. И хотя сам отец засмеялся бы над этим, но в своей любимой литературе он находил именно Бога. Литература возвышала его, вырывала из мира его нормальности, возносила над повседневностью, приближала к божественной сущности вещей. Тогда я всего этого не понимал, но как-то я видел, что у искусства есть власть увести меня от мирского, защитить меня.
И вот я стал писать стихи - скверные стихи. Когда мне было примерно пятнадцать лет, мы с приятелями создали рок группу, перестали писать скверные стихи и вместо этого стали писать скверные песни. Эти песни сильно зависели от того, какую книгу я в тот момент читал.
Поступив в художественный институт, я стал интересоваться религиозным искусством, в большой степени, думаю, назло преподавателям, которые считали, что я должен изучать современные формы искусства. Я развесил по стенам своей комнаты картины Грюнвальда, Фра Анжелико, Эль Греко, Тинторетто и так далее. К немалому своему удивлению я обнаружил, что мне известны изображенные ими библейские сюжеты, что я узнаю главных персонажей. Я купил карманную Библию, издания Кинг Джеймс, открыл на первой странице и стал читать.
Библейские истории действовали на меня где-то на уровне подсознания, на то, что было заложено тогда, когда я ребенком пел в церковном хоре. Я по-прежнему писал песни для нашей рок группы, и скоро я понял, что суровая проза Ветхого Завета - это совершенный литературный язык, одновременно и загадочный, и знакомый, и он не только очень соответствовал тому умонастроению, что у меня было тогда, но и весьма помогал мне в моих художественных работах. Я услышал голос Бога - жестокий, ревностный, беспощадный. Во мне таилось множество желчных мыслей о себе и о мире, и все те же мысли вырывались, скаля зубы, со страниц Ветхого Завета.
Бог Ветхого Завета - это жестокий и враждебный Бог, и мне нравилось, что по своей прихоти он может стереть с лица земли целые народы. Я любил читать Книгу Иова, восхищаясь горделивым и недоверчивым Богом, который превратил в ад жизнь своего безупречного и верного слуги. Друг Иова Елифаз замечает: "Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх ". Моему мерзкому и мелкому уму эти слова казались верными. А под тиранией такого Бога - как же человеку и не рождаться на страдание? Вот такое чувство я вынес из Ветхого Завета, что несчастные люди страдают от властного Бога, и под впечатлением этого писал свои стихи.
Следствием было то, что мои слова исполнились новой и злой энергией. Группа моя, которая называлась Birthday Party, вся состояла из тяжелой увесистой ритм-секции и взвинченных оглушительных гитар, так что все, что мне оставалось - это выйти на сцену, открыть рот и дать выход реву божественных проклятий. Из меня с хрипами извергались пожары и наводнения. Говоря словами Уильяма Блейка, сам я ничего не делал, я лишь указывал проклинающим перстом, предоставив остальное Святому Духу. Хотя тогда я этого не понимал, но Бог говорил не только со мной, но и через меня, и его дыхание было ужасным. Я был проводником Бога, который говорил языком желчи и блевотины. В течение какого-то времени мне это прекрасно подходило.
Через несколько лет Birthday Party распалась, я утомился и выдохся. Мне было невероятно трудно что-то выдавить из себя. Меня тошнило, мне было все отвратительно, и мой Бог был в таком же состоянии. Все время все ненавидеть - это тяжкая работа, вся эта непрерывная ненависть ведет только к боли и усталости. Выходя на сцену, я видел в зале перекошенные лица, которые ревели, злобно махали мне кулаками, и я чувствовал тоску и печаль. Я решил, что давно пора начать читать какую-нибудь другую книгу, так что я закрыл Ветхий Завет и открыл Новый.
Там, в четырех чудесных поэмах в прозе - Матфей, Марк, Лука, Иоанн - я медленно возвратился к Иисусу моего детства, к этой сверхъестественной личности, которая проходит сквозь Евангелия, к человеку горя, и через него мне был дан шанс пересмотреть свои отношения с миром. Тот голос, который говорил через меня теперь, был мягче, печальнее, более обращен внутрь. Чем больше я читал Евангелия, тем больше Христос действовал на мое воображение; мне казалось, что его путь - это полет воображения. Христос, который называл себя и Сыном Человеческим, и Сыном Бога, в зависимости от ситуации, был точно таким: человеком из плоти и крови, настолько полным внутренними творческими силами, настолько открытым своему сверкающему пламенному воображению, что он стал физическим воплощением этой силы - Бога. В Христе был дан как бы духовный набросок того, как мы все могли бы стать богоподобными.
В Евангелии от Иоанна есть прекрасная история, где книжники и фарисеи приводят к Иисусу женщину, взятую в прелюбодеянии, и пытаются подловить его, говоря, что эту женщину по закону Моисея надо забить камнями. Сразу Христос им ничего не ответил, но наклонившись низко, писал на земле, как будто он их не слышал. Но фарисеи продолжали настаивать, и Христос поднял голову и ответил: "Кто без греха, тот пусть первым бросит в нее камень", и снова склонился к земле. Мне кажется, вот этот жест, который выглядит как рассеянность, наклониться к земле и чертить пальцем - в этот момент Христос обращается к Богу внутри себя. Затем Христос произносит слова, которые обезоруживают его врагов - и какое необыкновенное замечание - потом снова склоняется к земле, чтобы вернуться к своему общению с Богом.
Христос показывает нам здесь, что творческое воображение - это сила, которая способна победить любых врагов, что поток нашего собственного вдохновения защищает нас. Естественно, что больше всего Иисус ненавидел, с чем он вновь и вновь вступал в борьбу - это силы, которые представляют установленный порядок вещей. Их символизируют книжники и фарисеи, эти тупые и скучные учители религиозного закона, которые облаивают каждое его движение. Для Христа это были враги воображения, блокировавшие духовный полет всех людей, топившие людей в трясине богословских придирок, заумности, закона. Больше всего Христос ненавидел то, что фарисеи заняты законом, но не логосом - что потом всегда отягощало и христианскую церковь. Как сказал апостол Павел в послании Коринфянам: буква убивает, дух же животворит. Как можно духовно возвыситься, если ты опутан сетями религиозного правоведения? Как можно сковывать воспитанием воображение? Как может вдохновение, которое само есть Бог, быть моральным?
"Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам," - говорит Христос в Евангелии от Матфея. И далее говорит еще: "Вы уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты." Такими словами говорил Господь, и эти слова были одновременно полны сострадания и гнева, и я чувствовал, что они звучат в моих собственных словах. Христос прощал, он был милостив, он любил, но более всего он был Сын Бога Ветхого Завета, и в его жилах текла кровь его отца. Создав Сына, Бог Отец преобразился, изменился. Милость Бога больше не ограничивалась избранными народами и их царями, и божественные дары больше не ограничивались властями, ни светскими, ни церковными. Христос, Сын, пришел как отдельный человек, Слово стало плотью для того, чтобы восстановить утраченное понятие об Отце, как пишет апостол Павел в послании Коринфянам: Бог Иисусом Христом примирил нас с Собою. Христос пришел исправить зло отца. Христос - человек, который ненавидел идею духовной избранности - обращался к каждому человеку. У него был дар языка, любви, воображения. Как говорит Иисус в Евангелии от Иоанна: "Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь". И это те слова, тот язык, тот логос, который так загадочно выразительно говорит в Евангелиях. Христос - это само воображение, иногда ужасное, иногда иррациональное, иногда провокационное и прекрасное; короче говоря, богоподобное.
И вот, как и у Иисуса, во мне течет кровь моего отца, и от него, среди прочего, я получил любовь к литературе, к слову. И как и Иисус по отношению к своему отцу, я - следующее поколение, и - прости меня, папа - говоря в терминах эволюции, более развитое поколение. Мой отец всегда хотел написать книгу. И в той комнате, куда он меня всегда приводил, где он общался со мной посредством языка других - он говорил, а я слушал - там стоял стол, на котором лежали листы с началом нескольких романов, темные, аккуратно переплетенные и озаглавленные.
Когда мне было около 12 лет, отец задал мне роковой вопрос - что я сделал для человечества. Я совершенно не понял, о чем он говорит, но обратил тот же вопрос к нему и спросил, а что он сделал? Он ответил: написал пару рассказов, которые были опубликованы в журналах, и когда он показал мне эти журналы, я разделил с ним его гордость. Но я заметил, что журналы были прошлого десятилетия, и ясно, что эти два рассказа должны были стать семенами большого сада, но сад этот не вырос.
В 1985 году я решил жить в Берлине, где мне в голову пришло написать роман, и на следующие три года я заперся в своей комнате в Кройцберге и написал его. Я назвал его "And the Ass Saw the Angel". Он был про сумасшедшего замкнутого немого ребенка, которого звали Юкрид Юкроу. Этот мальчик, будучи лишен дара речи, иногда разражается катарсисами гнева, так что ставит на колени религиозную общину, в которой он живет. Дело происходит на американском Юге, рассказ идет от лица Юкрида, и это написано на языке гипер-поэтической мыслеречи, которая не рассчитана на то, чтобы звучать вслух. Язык романа был смесью частично библейского, частично диалекта южных штатов, частично слэнга, он был иногда непристойно благоговейный, а иногда благоговейно непристойный. В течение всего действия Бог посылает немому мальчику информацию, наполняет его ложными мыслями - как тот говорит, "вдохновенная ненависть прямо от Бога". Юкрид, которому не с кем поговорить и который не может говорить, подобен заткнутой трубе, и в конце концов он взрывается. Для меня Юкрид представляет собой Иисуса, пораженного немотой, он - художник без способа выражения, и его обращенное вовнутрь воображение в конце концов сводит его с ума.
Бога можно найти не во Христе, а через него. В Евангелии от Фомы Христос говорит: Царство внутри вас и вне вас. Эти слова, должно быть, наполняли ужасом раннехристианских священников, потому что священство объявлялось устаревшим: зачем нам пытаться достичь Бога посредством Церкви, когда он уже и так живет в нас? Поэтому на Никейском соборе было решено не включать этот текст в канон Нового Завета. Что еще замечательно в этом высказывании, помимо его явной разрушительной силы - это то огромное значение, которое придается нашей индивидуальности. Больше нет восхваления личного и сверхъестественного Божества, всемогущего, всеведущего, всевидящего, обитающего где-то в потустороннем мире. Теперь самым главным становится человек, как тот канал, без которого Богу некуда обратиться. Где два или больше собираются вместе, там я среди них, сказал Иисус.
Будучи божественными творениями, мы в свою очередь должны творить. Нужно дать свободу божественному, дать ему течь через нас, через наш язык, через наше общение, через воображение. Я верю, что это наша духовная обязанность, которую сделал для нас ясной образ Христа. Через нас Бог находит свой голос, потому что как нам нужен Бог, так и мы нужны ему. Бог жил в моем отце, когда тот бессвязно и вдохновенно говорил о своей любимой литературе, но Бог умирал на столе, на котором лежали эти листки, эти первые болезненные схватки его мертворожденных фантазий.
Когда мне было 12 лет, мой отец спросил меня, что я сделал для человечества, и тогда я не смог ответить ему. Теперь я знаю.
Как и Христос, я тоже пришел во имя своего отца, чтобы дать жизнь Богу.