Что такое
вообще теория смысла, об этом я сейчас писать не буду. Если я правильно
понимаю, теорий смысла на сегодняшний день много. Есть классическое понимание
смысла, сформулированное, например, Фреге, есть неклассическое понимание,
например, у Витгенштейна, а есть неклассическое непонимание - например, у
Делеза. Я далека, разумеется, от мысли упрекнуть Делеза в этом непонимании.
Проблема смысла так сложна, что что-либо понять преждевременно здесь опасно.
Имеется, насколько
мне известно, несколько наиболее общеупотребительных пониманий, или, лучше
сказать, групп определений того, что такое смысл.
1. Смысл
как языковая категории. Смысл слова связан с его значением (хотя и не сводится
к нему). Так трактовал смысл, например, Фреге.
2. Смысл
как интенциональная категория. Смысл конституируется сознанием субъекта. Так
трактовал смысл Гуссерль, особенно в поздний период.
3. Смысл
как экзистенциальная категория. Смысл рождается в предельных ситуациях и
определен в таких словосочетаниях, как "смысл жизни". Так часто
употребляют слово "смысл" в экзистенциально-бытовой речи.
4. Смысл
как утилитарная категория. Смысл конституируется пользой. Это понимание
восходит к Ницше и сейчас разделяется в англосаксонской аналитической философии,
например, Деннеттом[1]. Есть
и соответствующее бытовое словоупотребление, например, фраза "это не имеет
смысла", которая означает "это не следует делать, в этом нет пользы
или цели". И третья, и четвертая
группы сближают понятие смысла с понятием цели.
5. Есть
понимание "смысла" как "со-мыслия"; говорят, это характерно
для русской литературы и философии. Мне кажется, этот вопрос надо обязательно
разобрать в дальнейшем. В "смысле" действительно есть непременно
что-то от со-мыслия, то есть от нескольких мыслей одновременно. Если мысль
одна, вопрос о смысле не встает. Смысл, мне кажется, непременно
связывает одну мысль с другими мыслями. Однако все это очень сложные вопросы,
которые оставляют поле для дальнейшей работы.
В данном
тексте я буду использовать слово "смысл" прежде всего в рамках
первого типа словоупотребления: как смысл слова. Я буду писать только о словах.
(Изредка, впрочем, и без остальных значений слова "смысл"[2] не обойтись.) В будущем это станет яснее.
Слово
"значение" я употребляю не так, как Фреге (насколько я понимаю, он
считал значением слова тот предмет, который оно обозначает), а как в
математике, когда речь о функции. Там есть аргумент и значение; значение
функции - это число. Но в языке значение - не число, а какое-нибудь "значение
в одном смысловом измерении", наподобие "красный",
"большой"; соответственно:
значение "да" в измерении "красноты", значение
"да" в измерении "большой величины". В общем, будем думать,
значение - это узкий подвид смысла, а смысл - это нечто более широкое и
богатое, нежели значение. У смысла может быть много значений (в разных
измерениях), а у значения не может быть много смыслов. Но такое понимание дел
не окончательно, оно открыто для критики. Существенно только понимание слова
"значение" в моем дальнейшем тексте. Это какой-то зафиксированный,
единичный, узкий смысл слова - точка в одном математическом измерении.
Я сейчас хочу поставить задачу математического измерения смысла языкового явления (а в дальнейшем, "физического" измерения энергии языкового события). Я отдаю себе отчет, что заявка звучит на первый взгляд безумно и даже напоминает синдром метафизического бреда величия, которым иногда страдают люди, далекие от философии и совершающие открытия "общей теории всего". Поэтому надо сразу предупредить: моя теория (насколько я сейчас могу предвидеть ее развитие) непременно приведет к отрицательному результату: из нее будет следовать, что измерить смысл математически точно невозможно. Но мне бы хотелось прояснить основания, которые лежат в основе такой теории. Если у теории нет результата, это не значит, что у нее нет оснований. Ведь и механика Ньютона не может дать ответ на вопрос о движении многих тел в общем поле, а основание ее, закон гравитации, тем не менее хорошо известно и небесполезно.[3]
Что понадобится
для наброска теории математического исчисления смысла - это понятие
многомерного пространства смысла и сложной функции языкового явления.
Многомерный универсум смыслов
Будем считать
универсум смыслов многомерным пространством. Каждый
возможный единичный смысл - это одно измерение универсума смыслов.
Прежде всего,
сколько, собственно, в смысловом универсуме измерений ? Во всяком случае, в
самом общем из всех пространств - в универсальном пространстве смыслов - много.
Во всяком случае, я этого не знаю. Пожалуй, можно сформулировать как-то так:
сколько независимых друг от друга смыслов может быть понято[4].
Конечно, сразу встает вопрос, что такое "понимание", его ведь можно тоже определять через "смысл". На первый взгляд, мне кажется, можно определить понимание как отождествление с некоторым собственным опытом (может быть, в его структуре). Конечно, можно сказать, что "нечто понято", когда это поставлено в связь с тем, что было известно до сих пор. Однако такое прогрессистское определение понимания в данном случае, то есть для определения универсума смыслов, не пригодно. Я бы предложила пока проблему смыслового измерения оставить, однако к ней надо обязательно вернуться в конце.
Надо
прикинуть, каково множество смыслов, хотя бы примерно. Может быть, следует сказать,
что этих смыслов не меньше, чем вещей в мире, или больше (с добавлением
всяческих производных от вещей)? Нет, я не думаю, что смыслы непосредственно
связаны с вещами. Например, допустим, я говорю, что вижу на небе звезду:
1) Альдебаран; 2) Альтаир; 3) Альфа Центавра. Для многих людей
смысл всех трех высказываний одинаков: я сообщаю, что вижу какую-то звезду.
Конечно, найдутся и такие люди, для которых эти три предложения несут разный
смысл, особенно последнее[5].
(Но зато эти знатоки астрономии, возможно, не найдут большой разницы в
высказываниях 1) цветет мятлик; 2) цветет осока; 3) цветет
хвощ.)
Что будет,
если найдется некий, так сказать, экстремальный эрудит, который будет в каждом
подобном случае полностью отдавать себе отчет, о чем тут речь? Сколько
возможных смыслов будет у него? На первый взгляд, число возможных для него
смыслов не превысит число известных ему слов. Слова - не предметы мира, а их
виды (если не считать имен собственных), так что слов столько же, сколько видов
предметов.
Однако количество
смыслов надо сразу увеличить. Отдельные смыслы могут быть у отдельных вещей,
если к понятию вида прибавить слово "этот"[6].
Увеличивают количество смыслов уточняющие прилагательные. Смыслы могут быть
очень разными по своей, так сказать, таксономической мощности. Например, есть
свой смысл у функторов, а есть смысл у их значений: есть смысл у понятия
"столица", а есть смысл у понятия "столица России", и это,
можно сказать, смыслы разных порядков. Какие из этих смыслов входят как измерение
в универсум смыслов? Ясно, что смысл функтора, как и смысл понятия - это
измерение. Является ли смысловым измерением смысл значения функции? Например,
несомненно, что "столица" - это измерение смысла; а что такое Москва
- это измерение или только некая точка в этом измерении? Это вопрос открытый.
Пока хочется сказать, что точка, то есть не считать смыслы единичных вещей
независимыми измерениями универсума смыслов. Однако совсем не исключено, что в
будущем это мнение придется пересмотреть. Чисто таксономическая иерархия
смыслов, мне кажется, сделает невозможной теорию ассоциаций и анализ
структурных свойств.
Далее. До сих
пор о смысле было сказано в значении "смысл слова" (то есть речь шла
о функциях и их значениях). Что такое, в этой связи, смысл предложения? (будем
говорить пока только о повествовательных предложениях, да и среди них только о
простейших: субъектно-предикатных). Не отходя далеко от области логики, смысл
предложения я бы в первом приближении определила как акт предикации (мне
представляется, что это примерно соответствует теории Фреге[7]).
Предикация приписывает подлежащему некое свойство и тем самым увеличивает
количество свойств, которые у него уже есть. Каждое предложение - это акт,
несколько обогащающий смысл подлежащего. Подразумевается, что до акта предикации
у слова есть N свойств, а после этого акта - N+1 свойство. В смысловом универсуме
свойство - это измерение смысла, поэтому можно сказать, что предикация
приписывает слову определенное значение измерения смысла. Следует заметить, что
- если только предикация не противоречит предшествовавшим предикациям или не
совпадает с ними - слову, вместе с некоторым значением по смысловому измерению,
приписывается само это смысловое измерение! То есть обогащается не только набор
известных свойств некоторого предмета, но и список свойств, которые можно в
принципе предицировать данному слову.[8]
Введем рабочее определение измерения смысла:
измерение смысла -
это однородность некоторых значений смысла. Это возможность (любой) переменной
принимать разные значения, между собой вполне однородные.
(Обычно одно измерение смысла слова соответствует одному свойству предмета, который обозначается этим словом, но это не обязательно. Может быть свойство предмета, обозначающиеся несколькими смысловыми измерениями, и может быть одно измерение смысла, которое соответствует нескольким свойствам предмета. Вообще, связь тут сложная, и над вопросом о соотношении смысловых измерений и предметных свойств еще предстоит размышлять дальше. Например, такое свойство товара, как "быть дорогим", соответствует понятию "дорогой", которое, в свою очередь, разлагается на несколько смысловых измерений: "качественный", "престижный", "обременительный", "долговечный" и т.п., уже не говоря о том, что все эти смысловые измерения разлагаются на какие-то другие, по видимости, более первичные).
Например,
любой вид ("звезда") или любая функция ("столица") -
является измерением смысла. По виду "звезда" возможны значения:
Альдебаран, Альтаир, Альфа Центавра([9])
и т.д. По функции "столица" возможны значения: Москва (столица
России) и т.д.
Что означает в
этом предложении "вполне однородные"? Это легко выразить через
обратную ссылку: вполне однородные - значит, принадлежат к одному виду или
одной функции, то есть являются значениями одного и того же "измерения
смысла". По-видимому, само измерение смысла - это нечто, в нашем уме
первичное, и определить его через другие понятия нельзя. Я предлагаю его
считать (пока?) аксиоматическим.
Теперь еще раз
рассмотрим смысл слова. Будем считать, что каждое слово определено в универсальном
пространстве смысла. Из всех возможных измерений данному слову приписаны
некоторые. Какие именно? Как это следует из сущности того предмета, о котором
речь? (Являются
ли качества акциденциями сущности? Это вопрос, открытый даже для
Аристотеля. Напомню, что он считал сущность и качество равноправными категориями,
хотя сущность не может быть предикатом, а может быть только подлежащим, а
качество - это, в общем-то, всегда предикат[10] и не может быть подлежащим.) Как бы то
ни было, у многих сущностей имеются качества, которые не принадлежат к ним
неотъемлемо. Например, к сущности человека неотъемлемо принадлежит
"двуногое без перьев", менее неотъемлемо - "разумный" и
совсем случайно - "русский", "высокий", "мужчина"
и тому подобное. Можно развить в этой связи большую теорию первичных/вторичных
свойств и многого другого.
Важен такой
вопрос: какие значения в каких смысловых измерениях приписаны данному слову?
Вероятно, некоторые значения приписаны этому слову всегда. Например, слову
"человек" в измерении двуногости всегда приписано значение
"двуногое", в измерении бесперости - "без перьев". В
измерении разумности, вероятно, по умолчанию приписано значение
"разумный", однако тут возможен и обратный вариант. Например, если между
собой говорят ветеринар и детский врач, то они могут сравнивать болезни
животных и людей, причем детский врач будет, скорее всего, ориентироваться на
собственный опыт и говорить о детских болезнях, хотя не обязательно. Возможен
такой фрагмент беседы: Ветеринар:
"Почти все животные болеют пироплазмозом". Детский врач: "А у
людей его не бывает никогда" (не бывает пироплазмоза у всех людей, не
только у детей; в этом детский врач прав). По собственному опыту детский врач
не считает, скорее всего, неотъемлемым свойством человека разумность. Скорее он
определит человека как "животное, не болеющее пироплазмозом"!
Сейчас нам
важнее разобраться с измерениями смысла, которые имеет некоторое понятие -
допустим, "человек". Итак, почти всегда - почти в любой беседе -
этому понятию приписаны значения в таких измерениях, как двуногость,
бесперость, одноголовость, двурукость, двуглазость и множестве других,
перечислить которые нет возможности. Нужно, конечно, сразу поставить вопрос:
конечно множество этих измерений или нет? Вероятнее всего, полагаю я, оно конечно, но
не известно. Отчасти среди постоянных смысловых измерений
присутствуют такие, которым всегда приписываются значения, но об этих значениях
и самих этих измерениях не говорится прямо. Например, есть такое измерение, как
"иметь две почки". Напрямую свойство иметь две почки в определение
человека не входит. Те, кто произносит слово "человек", часто ничего
не думают о двух почках. Но поскольку люди вообще-то обычно имеют две почки,
это значение подразумевается, ему приписывается значение "по умолчанию".
Чем отличается
приписывание значений по умолчанию от полного отсутствия значений? Я бы
предложила такой вариант: некоторое значение приписывается по умолчанию, если известно о
существовании соответствующего свойства
(измерения). Поскольку в эмпирической науке известно о
существовании почек, то по умолчанию приписывается самое обычное значение в
этом измерении смысла. Позже будут открыты еще какие-нибудь органы, найдены их
наиболее частые варианты - это измерение смысла будет добавлено, а эти значения
будут значениями по умолчанию в этом измерении.
Возможны, мне кажется, такие варианты:
слово имеет одно значение в каком-то измерении смысла, и это известно. Соответствующее качество считается неотъемлемым для данной сущности.
слово имеет одно значение в каком-то измерении смысла, и это известно. Но соответствующее качество считается не неотъемлемым для данной сущности, вторичным (его тогда логично приписать природе воспринимающего, хотя не совсем ясно, откуда известно, что значения могут быть разные).
слово имеет разные значения в каких-то измерениях смысла, и это известно. Соответствующее качество считается не неотъемлемым для данной сущности, вторичным. Оно приписывается природе воспринимающего.
слово имеет разные значения в каких-то измерениях смысла, и это не известно. О его "действительном" значении идет спор.
слово имеет разные значения в каких-то измерениях смысла, и это не известно. Приписывание ему разных значений по умолчанию разными говорящими порождает конфликты (спор о вкусах).
слово имеет значения в каких-то измерениях смысла, и это не известно. Этому посвящена исследовательская работа. Соответствующие качества считаются отъемлемыми, их приписывание данной сущности приписывается влиянию вне-философских факторов (культуры, природы человека и т.п. - об этом см. у Фрэнсиса Бэкона об идолах).
слово имеет значения в каких-то измерениях смысла, и это не известно. Этому посвящена исследовательская работа. Соответствующие качества считаются еще не найденными. Это характерно для естественнонаучных дисциплин, в которых не различаются свойства предмета (изучаемые эмпирически) и смысловые измерения понятия (изучаемые, некоторым образом, интроспективно).[11]
Возможны иные варианты сочетаний переменных; переменные тут таковы: 1. наличие значений, 2. известность о них, 3. мнение о природе качества, 4. мнение об источниках различия, 5. соотношение "значение слова/свойство предмета", (6. возможны другие переменные).
Тут можно
построить свою теорию смысловых измерений: по каким измерениям проводится
классификация? Как они связаны с онтологическими измерениями мира? И так далее.
Но сейчас я двинусь дальше (а ко всему этому надо будет еще вернуться).
Смыслы связаны друг с другом, а смысловые измерения независимы. Связь измерений может осуществляться через отдельные слова, которые имеют значения в нескольких измерениях. Связи между словами - вполне обычное явление, оно называется ассоциацией. Что касается связи между измерениями (мысленный переход от одного измерения к другому, приравнивание значений в разных измерениях), то это глубоко некорректный ход мысли, однако, по-видимому, он довольно широко распространен. В некоторых случаях от него даже трудно удержаться, например, если это ассоциация между качественными прилагательными "большой", "тяжелый", "высокий", "плотный" и т.п., хотя по крайней мере два из этих слов, "тяжелый" и "высокий", - это, в смысле логики, прилагательные, которые должны иметь строго одно значение в одном смысловом измерении!
Насколько
много измерений могут содержаться в одном слове, давайте рассмотрим на
вышеприведенном астрономическом примере. Возьмем слово Альдебаран (нетипичный
пример с точки зрения логики, потому что это имя единичного объекта, но для
начала это проще). Смысл этого термина различается у разных людей: от "Я
не знаю, что это такое (может быть, какой-то вид баранов?)" до "Самая
яркая звезда созвездия Тельца, имеющая красный цвет, а созвездие это видно
осенью, и еще там на запад от Альдебарана Плеяды, а рядом с ним такой
треугольник из слабых звезд" - и так далее, от имени объекта мира вплоть
до вообще всей суммы знаний о мире. Какой в последнем случае будет смысл у
слова Альдебаран? Очевидно, это будет сумма всех его свойств, то есть всего
того, что было ему предицировано ранее: 1) быть звездой; 2) иметь
красный цвет; 3) входить в созвездие Тельца; 4) быть видным в составе
этого созвездия осенью; 5) находиться на восток от Плеяд в таком-то
звездном окружении - и так далее. Это "и так далее" существенно,
потому что оно показывает, как совершается через известную связь явлений ассоциативная
связь между смысловыми измерениями.
Трудно выразить на языке измерений такое явление, как омонимия. Например, если речь не об Альдебаране, а о Юпитере, то в список его свойств - быть планетой, иметь такую-то яркость и т.п. - входит еще одно: иметь одно имя с именем античного бога. Адресат омонимического явления - конечно, не сама планета, а ее имя, но языку, к сожалению, свойственно в некоторой степени вводить свойства имени в свойства предмета. В случае Юпитера последствия, наверное, не очень важны, однако в дальнейшем я постараюсь показать, что иногда посторонние смыслы играют важную роль в истории мысли.
Недавно я с
упоением читала "Категории" Аристотеля. Вот одна из фраз, которые мне
запомнились: "Первее то, что не допускает обратного следования бытия"[12].
Что тут имел в виду Аристотель, сейчас не важно. Мне показалось потрясающе
красивым само сочетание слов. Я привыкла встречать слово "бытие" в
менее строгих контекстах, например, у Хайдеггера и Сартра. В этих контекстах
слово "бытие" не сочетается со словом "следовать", тем
более следовать обратно. (Если бы кто-нибудь решил написать абсурдистский
философский текст, то фраза "Бытие следует обратно" его, надо
думать, немало украсила бы!)
Очевидно, в
греческом языке слова "бытие" и "следовать обратно"
сочетались, а сейчас их сочетание странно.
Слова
постепенно изменяют свои значения. Иногда очень радикально, как например, это
произошло со словами "страсть" и "интуиция":
"страсть" когда-то имело значение "пассивное претерпевание"
и "страдание, боль", а сейчас имеет значение "сильная
любовь"; "интуиция" когда-то означало "созерцание
непосредственной очевидности", а сейчас значит "догадка, пришедшая
неизвестно откуда".
Иногда
изменение значения не столько радикально, как с "бытием" у
Аристотеля. Вероятно, у слова "бытие" греческого языка в смысловом
измерении "следуемости" было возможно значение - одно или несколько.
Нынче у "бытия" никакого значения в измерении следуемости нет. (Может
быть, это произошло, потому что само бытие стало пониматься как следование
чего-то вслед за чем-то, то есть как время. По нашему мнению, следует не бытие,
а состояния следуют друг за другом, и это называется бытием. Впрочем, для нас
сейчас важна не аристотелевско-экзистенциальная проблематика, а вопрос о смысле
слова.)
Что означает,
что у слова нет значения в измерении? Выше уже было сказано, что возможен такой
случай: значения есть - одно или несколько - но об этом не известно. Возможно,
есть значения по умолчанию, тоже одно или несколько.
Возможна ли
ситуация: никакого значения в данном измерении у данного слова быть не может?
Относительно вышеприведенного примера из Аристотеля можно возразить: у слова
"бытие" есть такое значение в измерении следуемости, как
"следовать прямо, не обратно". Например, в определенной ситуации
можно сказать: "Бытие (неумолимо) движется вперед", особенно если
понимать его исключительно как время. Тогда следует сказать, что странный смысл
- это такое значение в измерении смысла, которое обычно данное слово не
принимает. С другой стороны, конечно есть такие измерения смысла, которых у
данного слова вроде бы быть не может. Например, считается, что слово
"бытие" никак не определено в измерениях цвета, тяжести, двуногости,
оценки по сочинению, недавнего разбивания кувшина и многого другого. По большей
части это, видимо, в самом деле так. Иногда следует сказать, что скрытые
значения в этих измерениях все же есть. Многое зависит, например, от характера
измерения. Если речь идет о качестве, допускающем большую/меньшую степень, как
тяжесть, или много значений, как цвет - тогда такого измерения может не быть,
например, вроде бы их нет у слова "бытие" (хотя это не известно,
значения могут быть скрытыми; речь ведь, напомню, идет не об анализе существа
бытия, а об анализе слова "бытие"!). Если же речь идет о качестве, не
допускающем степени, а допускающем всего два значения да/нет, как двуногость,
тогда, наверное, лучше сказать, что слово "бытие" в этом измерении
имеет значение "нет". Однако это значение будет крайне редко
эксплицироваться. Странность в данном случае может двоякая: странно и если
эксплицируется обычное значение: "бытие не двуного", и значение,
обратное обычному: "у бытия две ноги". Надо заметить попутно, что
экспликация значений в странных смысловых измерениях - весьма частое явление в
поэзии (например, фраза "бытие шагает" - по существу то же, что у
него "две ноги" - была бы вполне органична в стихах Маяковского!).
Явные и
скрытые смыслы
Операции со
скрытыми смыслами, разумеется, в основном бессознательны. Однако их нельзя
назвать совершенно скрытыми и ненамеренными. Я полагаю, что поэты, например,
часто оперируют скрытыми смыслами - то есть значениями из скрытых измерений -
получая из набора слов новый смысл, который напрямую вроде бы не следует из
"открытых" смысловых значений этих слов.
Однако сначала
надо разобраться, что такое скрытый смысл слова.
Как я писала
выше, есть некий универсум смыслов: конечное (?) множество измерений, в каждом
из которых каждое слово может принять какое-то значение. Каждому слову, по-видимому,
сопоставлены определенные значения в "основных" для него измерениях.
Например, слову "двуногий" сопоставлено определенное значение в
основном для него измерении: значение "да" в измерении двуногости.
По-видимому, проще всего быть с прилагательными. У них часто одно основное
измерение (хотя это не обязательно). Относительные прилагательные принимают
значения да/нет, а качественные прилагательные принимают множество значений
(это множество как-то непрерывно и бесконечно или имеет вид набора и конечно, но
сейчас мы в это углубляться не будем). Сложнее с существительными. У них бывают
эйдосы и предикаты. У них бывает множество значений смыслов.
Эйдосы
Рассмотрим
простейшее существительное, которому в простейшем субъект-предикатном
предложении можно что-нибудь предицировать. И субъект, и предикат - это слова.
У каждого из них есть свой набор смысловых измерений (и светлых, и темных; для
простоты сначала будем говорить только о светлых). Например, скажем:
"Альдебаран красный". Предикат тут довольно прост. Можно с
достаточной точностью принять, что у слова "красный" всего одно
значение в одном измерении: значение "да" в измерении
"красноты". С субъектом гораздо сложнее. Как было показано выше,
сколько смысловых измерений входят в слово "Альдебаран", зависит от
астрономической компетентности говорящего. Ограничимся теперь таким случаем:
беседуют двое, каждый из которых знает, что Альдебаран - это звезда, однако
один знает, что это звезда красная, а другой - нет. Тогда в ситуации данной
беседы субъекту предложения "Альдебаран красный", слову "Альдебаран", приписано
значение "да" в смысловом измерении "звезда". Поскольку
обоим говорящим наверняка известно, что такое звезды вообще, любой звезде, в
том числе Альдебарану, они приписывают также значение "да" в измерениях
"находиться на небе", "быть источником света" и тому
подобных. После того, как совершилось утверждение "Альдебаран
красный", у слушающего произошли познавательные изменения (увеличение
знаний об Альдебаране): Альдебарану как единичному понятию было приписано
значение "да" в измерении "красноты". Общий смысл слова
"звезда" вряд ли сильно изменился. Однако возможно такое изменение:
если этот слушающий ранее не знал, что звезды могут иметь красный цвет, то до
акта предикации у него слово "звезда" было никак не определено в
измерении "возможности иметь красный цвет", а после этого стало иметь
в этом измерении значение "да".
Итак, назовем
эйдосом существительного общее количество всех его значений во всех его
смысловых измерениях.
Единичное
понятие, судя по всему, не имеет никакого эйдоса. Например, у слова
"Альдебаран" эйдоса нет. По крайней мере, возможен человек, который
не знает, что такое Альдебаран (более того, я даже полагаю, что этого не знали
до моей статьи большинство моих читателей). Поскольку единичное понятие - это,
по-видимому, всегда имя какого-то отдельного предмета, оно не входит в язык на
необходимом уровне (я сейчас не беру сложные случаи, например, когда имя
единичного понятия является в то же время символом чего-то общего). Впрочем, вопрос
о необходимом уровне языка тоже сейчас не время обсуждать. Будем считать это
для начала определенным. Эйдосы бывают только у общих понятий, начиная с
наименований видов (то есть собственно "понятий").
Таким образом,
эйдос слова - это набор смысловых измерений и значений в них, которые известны всем тем,
кто употребляет это слово. Предикаты предложений, в которые данное слово входит
субъектом, не содержат информации о значениях в данном измерении.
Допустим,
всем, кто употребляет слово "звезда", известно, что в измерении
"находиться на небе", "быть видным в темноте", "быть
источником света" это слово имеет значение "да" (иначе говоря:
все звезды находятся на небе и там светятся). Это означает, что эти люди не
будут в содержательном смысле формулировать такие предложения, как:
"Альдебаран находится на небе", "Альдебаран - это источник света
на темном небе". Если они встретят такое предложение, они будут
интерпретировать его как тавтологию. Однако в эйдос слова "звезда" не
входит никакое значение в измерении "красноты". Звезда, как любой
источник света, может иметь цвет, то есть быть определенной в измерении
"красноты", как и остальных возможных вариантов цвета. Но звезды
имеют разный цвет. Поэтому у слова "звезда" есть измерение цвета, а
значения в этом измерении нет. Само общее измерение цвета и все остальные
частные измерения ("красноты", "желтизны" и т.д.), не
входят в эйдос слова "звезда"[13].
Поэтому возможна предикация звезде какого-нибудь цвета. Иначе говоря,
предложение, где субъектом является звезда, а предикатом ее цвет - не
тавтология.
Ситуация была бы проста, если бы не было темных измерений. Все сказанное было применимо к светлым измерениям.
Теперь надо
прямо сказать: эйдос каждого существительного не определен. Он зависит от
того, какие предикаты (прилагательные) были ему предицированы ранее. Эйдос - это некое неизменное,
всегда повторяемое множество свойств. Но какое множество свойств предицировано
предмету? Какие смысловые измерения имеет слово? Это зависит от языковой
истории говорящего, его социума, его языка и так далее.
Единственный
эмпирический и прагматический критерий для решения вопроса о смысловых
измерениях слова: если некое смысловое измерение входит в эйдос субъекта, его открытое
предицирование воспринимается как тавтология, а если не входит, то
предицирование - это содержательное утверждение.
Как между собой связаны свойства и смысловые измерения - вопрос отдельный. По-видимому, аподиктической связи у них никогда не бывает, однако высказываться об этом надо с осторожностью; это только предположение.
Только что
примером эйдоса была звезда. Еще один пример эйдоса: человек. В него входят -
то есть в сам эйдос входят - измерения двурукости, двуухости, двуногости и
многого другого, что обсуждалось выше. Они не неотъемлемы для человека как для
природного существа, поддающегося эмпирическому исследованию. Например, бывают
одноногие люди. Однако они входят в значение слова "человек", и в
своей совокупности создают результирующее значение слова[14].
Эти свойства прилагательными не эксплицируются, они подразумеваются в
существительном. То, что бывает у некоторых представителей вида, может
обозначаться прилагательными. Это, впрочем, понятно. Важно то, что ничего из
этого на практике не известно. Постоянный набор свойств, входящий в
существительное, неизвестен. Какие из них подразумеваются в каждом случае, не
известно (даже когда делаются попытки строго это оговорить, это нельзя
оговорить строго - ведь неясно, какие еще свойства остались неопределенными,
неизвестно общее количество измерений смысла).
Даже у двоих
носителей одного языка может быть разное содержание одного эйдоса. Это зависит
от опыта, от языковой культуры и так далее.
Операции со скрытыми смыслами
Теперь о том,
что происходит со скрытыми смыслами. Как мы видели выше, что
именно подразумевается в каждом случае - не известно. Рассмотрим
единичное утверждение, то есть акт предикации.
Вот как я
писала когда-то:
Допустим, у слова А есть некоторый прямой смысл А и некоторый побочный
смысл А', а у слова В есть
прямой смысл В и побочный смысл В'. Субъектно-предикатная формула А есть В
в то же время сообщает: А' есть В'. Появляется формальная, светлая связь
А-В, а параллельно с ней темная связь А'-В'. У В', в свою очередь, могут быть
еще дополнительные смыслы, С' и D', связавшиеся и с А', и с А, а у А' - смысл
Е', связавшийся с D' и В', а заодно с D и В.
Так рождаются словесные страны. Прямые связи их до
какой-то степени учитывают. Обычно человек, говоря А есть В, учитывает
коннотации А и В. Мне трудно сказать, до какого шага, тут нужны психологические
и лингвистические опыты. По примерной оценке, до второго-третьего. То есть,
говоря А-В, мы учитываем наличие А' и В', а изредка также их связи: С',
D', E'. Более мы вряд ли в состоянии учесть при обыденном словоупотреблении.
Помимо сознательно-бессознательного учета связей,
который происходит в процессе речи (бессознательный он потому, что мы не
просчитываем связи сознательно, а сознательный - потому, что в конечном счете
употребляем выбранное слово вслух), действуют параллельные процессы языка. Они
идут двояким образом: один имеет онтологическое место у того, кто говорит,
второй - в интерсубъективной области. Допустим, я сказала А-В, мне
удалось учесть при этом А', В' и С', но не удалось учесть D' и Е'. Тогда первый
процесс, происходящий у меня, будет темным образом направлять мои следующие
мысли так, будто связь с D' все же действует. Поскольку связь эта чисто
языковая, построенная на смыслах слов, не исключено, что она не имеет никакого
отношения к реальности, и лучше ее не думать. А возможно, она окажется
продуктивной. Как бы то ни было, это случай, когда "язык думает за
нас". Он хорошо известен.
Что ему противостоит (и это часто не учитывают
теоретики онтологической самостоятельности языка), это вещественная
проблематизация... (см. про Гносеологические законы)
Сейчас надо это выразить более строго. Что означает у слова А есть смысл А и смысл А'? В терминах смысловых измерений это можно выразить так: слово А прозвучало, разумеется, в общем универсуме смыслов. В этом общем универсуме у этого слова есть явные значения в некоторых измерениях - выше мы обсуждали, что если это прилагательное, то, может быть, измерение всего одно, если существительное, то это набор значений, и так далее. Совокупность явных значений в смысловых измерениях составляют явный, светлый смысл слова. Кроме явных, у слова есть неявные измерения. В этих измерениях что-то ему приписано по умолчанию. Кроме того, набор этих неявных измерений у разных говорящих может быть разный.
Кроме того, возможны более сложные случаи. Например, у слова может быть список явных свойств и еще какое-то количество известных, но как бы не совсем явных. Иногда оно произносится именно ради этих последних. Например, одна моя знакомая очень не любила богоискателей (она была ортодоксальная православная). Иногда она общалась с людьми, которые были ей близки по духу и тоже не любили богоискателей. Они привыкли произносить слово "богоискатель" с отрицательной оценкой. Я в разговоре с ней случайно употребила это слово без отрицательной оценки. Это спровоцировало ее на насмешливое замечание: "А я-то думала, что слово богоискатель - это синоним слова дурак". Это замечание было мне обидно, хотя без распространенного рассказа с детальным анализом ситуации невозможно объяснить, что в нем обидного. Тут есть много над чем поразмыслить. Употребление слова в известном, но неявном значении может иметь непосредственное отношение к остроумию.
Сейчас речь о
темном значении. Это совокупность всех тех значений, о которых не известно, но
они имеются по умолчанию. Имеются они, возможно, и у субъекта, и у предиката.
Выше я писала, что единичный акт предикации - это приписывание субъекту N+первого свойства. Это так
только в идеале, если предикат представляет собой слово, имеющее строго одно
значение в одном измерении. Хорошо, например, если это слово
"двуногий". У него вряд ли намного больше, чем одно значение
(конечно, больше, но для начала этим можно пренебречь). Если же это слово
"богоискатель", неопределенное прилагательное типа "хороший"
или даже какой-нибудь глагол, например, "знать", то значений у всех
этих слов очень много. Слову "богоискатель", как оказалось однажды,
можно приписать в измерении "глупости" значение "дурак"
("да").
Слово "знать" может быть определено в измерении "рефлексивности", и иметь в нем значение "да", как это свойственно теоретическому знанию, может быть определено, но иметь значение "нет", как это свойственно интуитивному знанию ("я не знаю, откуда я это знаю"). Или оно может быть не определено в этом измерении, как это и бывает обычно в речи ("Я долго жил, я знаю жизнь": трудно сказать, что известно субъекту такого знания относительно самого этого знания). Что же касается слова "хороший", то ему, скорее всего, приписаны значения едва ли не в большинстве мыслимых измерений!
Итак, скрытые
смыслы будут
чаще всего и у субъекта, и у предиката. В вышеприведенном примере они
обозначены штрихом: A', B'.
Акт предицирования, таким образом, оказывается довольно сильно загрязнен. В
общем случае его можно описать примерно так: субъекту, у которого уже было
несколько известных свойств и еще сколько-то неизвестных, приписывается еще
одно известное свойство и еще сколько-то неизвестных.
Отступление: парадоксы и абсурды
Явным абсурдом будет такая ситуация, когда субъект имеет в некотором смысловом измерении некоторое светлое значение, а предикат в этом измерении имеет противоположное светлое значение. Например, светлое значение слова "звезда": "быть источником света". Открытая предикация противоположного, то есть предложение "Альдебаран - не источник света" - абсурд, намеренное противоречие. Это вполне совпадает с определением, которое дает противоречию Аристотель: конъюнкция р и не-р. Далее я буду писать о противоречиях другого типа, ненамеренных и неявных. Я буду их называть "противоречиями", а намеренное и явное противоречие - "абсурдом" (хотя, конечно, это только соглашение о словах на протяжении данного текста).
Теперь о парадоксах. Если парадокс сводится к явному и намеренному абсурду, он вряд ли интересен (хотя это возможно; далее нужно специально исследовать, в чем логическая суть действия абсурда). Парадокс гораздо интереснее, если он действует одновременно по нескольким смысловым измерениям. Позже, разобрав, что такое антипредикация, я еще вернусь к этому вопросу.
Противоречия
Самое важное в
этом то, что некоторые свойства, особенно приписанные темным образом, вступают
друг с другом в противоречия.
Особенно
противоречивыми могут оказаться темные предикации второго и третьего порядков.
Например, если субъекту "человек" приписывается предикат
"разумный" - это по-своему
вполне законная предикация. Однако слово "разумный" оказывается
довольно неожиданным образом определено в некоторых дополнительных измерениях.
Одним из довольно специфических измерений, в котором, видимо, так или иначе часто
определены многие прилагательные - измерение обязательности, всегдашности. В
словосочетании "человек разумный" лучше бы слову "разумный"
в измерении всегдашности приписать значение "нет". Человек разумный -
это тот, кто может быть разумен, но не обязательно всегда разумен. Однако
темным образом, не эксплицируя, в этом измерении иногда подразумевается
"да", то есть человеку отказывается в возможности быть иногда
неразумным (отказывается по определению), человеку предицируется навязчивая
разумность.
Однако слово
сохраняет, во-первых, некоторую связь с собственным денотатом, а, кроме того,
несет с собой массу иных, в разное время предицированных ему свойств, не
связанных с разумностью.
В какой-то
момент это слово попадает в сочетание "Я человек, ничто человеческое мне
не чуждо". Слово "человеческое" в этом предложении звучит, по
крайней мере для меня, так, как будто ему (темным образом, вероятно) приписаны
значения "да" в массе самых морально-сомнительных измерений,
например, измерения "любви покушать и поспать", "всяческой
неустойчивости, слабости" и так далее. А светлым образом ему (у меня)
приписаны морально положительные измерения: "способность к
состраданию" и т.п. Что касается вышеупомянутых морально-сомнительных
свойств, то им, в свою очередь, более-менее светлым образом предицирована
неразумность (не принято ведь обжор называть разумными).
В результате
мы имеем противоречивую предикацию к слову человек: и разумный, и не чуждый
"человеческому", то есть часто неразумному. (Еще раз обращаю особое
внимание: я пишу о словах, а не о свойствах людей!)
Отступление: вопрос гносеологии
Поскольку все
время речь идет о словах, следует сказать без колебаний: ко всем измерениям универсума смыслов и
ко всем значениям всех слов я, как субъект речи[15],
всегда имею непосредственный доступ.
Я могу не
иметь никакого доступа к денотатам этих слов, если они вещи в себе, тем более,
если они не существуют в природе или имеют бытие особого рода (какие-нибудь
физические законы и т.п.) Всегда открыт вопрос, имею ли я доступ к эйдосам в
платоновском смысле (не так, как я употребляла термин "эйдос" до сих
пор, а как предмет умозрения, отличающегося от языкового конструирования).
Конечно, если эйдосы трактовать как универсалии (общие понятия), а универсалии
- как слова, то наверняка имею, но если к ним относиться с большим почтением -
тогда вопрос открыт. Платон считал, что все равно имею. Однако это вопрос
отдельный.
К словам,
которые я употребляю, и ко всем их возможным смыслам, доступ у меня
непосредственный. Однако знаю ли я эти смыслы? Знаю ли я даже все
значения во всех измерениях тех слов, что употребляю? Конечно, нет, иначе не
было бы никаких темных измерений. Таким образом, непосредственный доступ не
означает знания.
Итак, я не
знаю темных значений, однако я имею к ним доступ, другими словами, я могу их
узнать. Например, я употребила слово "человек", и меня спросили:
"Имела ли ты в виду свойство разумности?" Возможно, я не имела в виду
совсем ничего в этом измерении, а может быть, имела. Например, я сказала:
"Я верю, что у человека есть свобода воли" (скорее всего, в этом
высказывании человеку неявно предицирована разумность), а в другой раз я
сказала: "Философ ведь тоже человек (и ему ничто человеческое не
чуждо)", - как мы видели, тут скрытым образом предицирована неразумность. Стало
быть, если я буду очень пристально наблюдать за собой, я могу заметить, что в
разных ситуациях полный набор измерений одного и того же слова противоречив.
Феномен: противоречие побуждает мыслить
Имеет место
феномен, никак не вытекающий из вышенаписанного, но отмечающийся эмпирически:
противоречивый набор значений вызывает неудовольствие и желание мыслить с целью
найти выход из противоречия.
Когда в одном
случае слово значит одно, а в другом другое, это, во-первых, открывает
возможность кривить душой, во-вторых, мешает думать. Кривить или не кривить
душой в разговорах - вопрос морального выбора. Но непротиворечиво придицировать
- вопрос интеллектуальный. Это требование, по существу, обращено к уму. Не
исполняется оно, как мы видели, часто, так что ум, недовольный таким положением
дел, вынужден мыслить[16].
Антипредикация
Вопрос, что
такое мысль, сложен. Выше я определила мысль как акт предикации. Это,
конечно, чрезвычайное упрощение. Предикация - частый вид мыслительных актов, но
наверняка не единственный. Перед нами сейчас стоит вопрос: какого типа мышление
возникает в ответ на обнаруженное противоречие?
С точки зрения
логики, результат должен быть такой: из списка свойств, которые раньше
функционировали как единый эйдос (например, "человек") будет в явном
виде выделено одно свойство: разумность. Будет эксплицировано, что в разных
случаях понятию "человек" приписывается в этом измерении то одно
значение, то другое, таким образом будет показано, что включать данное
измерение в эйдос человека неверно; при желании значение в этом измерении можно
специфицировать прилагательными.
Следует еще раз - в этом коротком тексте уже третий - обратить внимание, что речь идет о словах. Когда мы говорим: "Измерение разумности не включается в эйдос человека", мы имеем в виду, что нет постоянного значения в этом измерении, которое всегда могло бы иметь слово "человек". Но мышление работает, конечно, не только со словами. Как только будет поставлено под вопрос одно из смысловых измерений в речи, сразу же встанет вопрос, как обстоит дело на самом деле. Разумен на самом деле человек или нет? Вопрос, включать или включать измерение разумности в эйдос человека, зависит, разумеется, от того, разумен на самом деле человек или нет. Однако все-таки эти два типа мышления никак нельзя смешивать между собой. Если второй вопрос - о том, как обстоит дело на самом деле - решается эмпирически, то первый вопрос решается исключительно на уровне языка.
Итак, такому типу мыслительных актов, как предикация (которая приписывает некоему субъекту некое свойство), противостоит такой тип мыслительных актов, который условно можно назвать антипредикацией. Антипредикация вычеркивает некое свойство из списка свойств, предицированных ранее.
Антипредикация
немного перекрывается с логическим отрицанием, но вообще-то это вещи разные.
Например, может быть такая предикация: этот человек бежит (этому человеку
предицировано свойство быть бегущим), этот человек разумен (этому человеку
предицировано свойство быть разумным), этот человек не бежит, неразумен (логические
отрицания, тоже предикации). Это были примеры с единичными вещами. Можно
предицировать видам: человек двуног, человек разумен, человек не имеет крыльев,
неразумен. Все эти предикации могут быть истинными или ложными, содержать
отрицание или не содержать его.
Что касается
антипредикации, это, в логическом смысле, утверждение, что субъект может в
данном измерении иметь не одно значение, или, другими словами, что некое
свойство у него не необходимо.
По-видимому, в мире идеального мышления нет необходимости выделять антипредикацию как особый вид мыслительных актов (а может быть, есть необходимость; я на этот вопрос сразу ответить не могу). Однако совершенно точно антипредикация приобретает важнейшее значение в мире повседневного мышления. Обычное мышление, как было сказано выше, функционирует в многомерном универсуме смыслов и всегда оперирует эйдосами, которые представляют собой неопределенные списки свойств. Только часть из этих свойств эксплицирована. Есть, как мы видели, измерения смысла, в которых слово может иметь какое-то значение, и это известно, а есть вообще неизвестные измерения смысла. Субъекты антипредикации - эйдосы, или неопределенные списки свойств (измерений смысла). Суть антипредикации в том, чтобы выделить некое измерение смысла, которое до того существовало темным образом. Должно быть показано, что слово принимает в этом измерении более, чем одно значение. Тем самым измерение вычеркивается из списка свойств, входящих в эйдос.
О чем пишет Деррида? Когда я читаю про "различание", я почти ничего не понимаю. Мне кажется, что вот я описала сейчас то различание, которое реально работает в мышлении.
Антипредикация - вид предикации
Конечно, если
понимать предикацию широко, как вообще акт мысли, в котором что-то утверждается
(о чем-то), или устанавливаются определенные свойства чего-то - а первое вполне сводится ко второму - то
антипредикация тоже будет видом предикации. Можно сказать так: такое свойство,
как неимение некоторого постоянного свойства - это, в конце концов, тоже
свойство. Поэтому если я отписываю от слова "человек" свойство
"разумность", чтобы очистить дальнейшие операции с понятием
"человек" от противоречий, то я как бы предицирую: понятие человека
не имеет постоянного значения в измерении разумности; слову "человек"
предицируется возможность предицировать в этом измерении более, чем одно
значение (вторая предикация - скрытая, темная; как раз ее в прямом смысле
назвать предикацией нельзя, но работает она, как было показано выше, в общем,
так же, как и светлая).
Итак, по форме
мысли антипредикация - это предикация, но по существу - это не приписывание
свойства подлежащему, а отписывание смысловых измерений от слов.
Предметы обычной предикации и антипредикации различны. Обычная предикация, насколько я понимаю, может иметь своим подлежащим любое существительное: первую сущность, вторую сущность, универсалию, род всех родов и еще что угодно.
Если она
касается первой сущности, то есть единичного предмета, она приписывает ему
какое-нибудь свойство. Например, я утверждаю о звездах: Альдебаран виден
осенью, Арктур - не виден, а Альфа Центавра вообще не видна на широте Москвы.
Что касается математики, предикация, вероятно, в этих случаях выражается
сложной функцией: оно дело - смысловое измерение "видимости", другое
- "видимости осенью", третье - "видимости на широте
Москвы". Как математически выразить эти уточнения? Являются ли они
независимыми смысловыми измерениями? Очевидно, нет. Однако сейчас не это
главное. Если предикация имеет предметом вторую сущность, или класс предметов,
то и свойства, может быть, будут другими. Они вряд ли будут случайны. То, что
Альфа Центавра не видна на широте Москвы - это как бы случайное свойство. Но
если окажется, что все звезды какого-то класса не видны на широте Москвы, это
свойство уже нельзя будет назвать случайным. Поэтому предикация классу - это
что-то более серьезное, чем предикация единичному предмету.
Однако сейчас
мы говорим о логике вещей. Предикация работает не только с вещами, но и со
словами. Ведь и вторые сущности бывают иногда классами предметов, которые
выделяются по природным законам, а бывают классами предметов, которые
выделяются в языке, то есть словами. Можно сказать, например, так: "Я
говорю партия, а подразумеваю - Ленин". Эта фраза Маяковского вполне
хорошо отражает существо предикации к словам. Действительно, та партия, о
которой он мог говорить, всегда в смысловом измерении "Ленин" имела
значение "да"[17].
О предикации
можно сказать слишком много, и я сейчас заканчиваю. Теперь об антипредикации. Она всегда
работает со словами. Ни единичному предмету, ни классу предметов
нельзя ничего антипредицировать! Им можно предицировать с логическим
отрицанием, когда установлено, что они в неком измерении смысла имеют значение
"нет".
Давайте отвлечемся. С этим ведь работает вся философия после Гегеля. У Гегеля был постулат тождества бытия и мышления. Он формулировал его так: "Все разумное действительно, все действительное разумно". Это было бы неплохо, если бы действительное и разумное было дано нам без посредства языка. Тогда, конечно, разумное и действительное совпадали бы. Они бы описывались математически: разумное через логику, а действительное через физику.
Беда в том, что в мышлении всегда работает язык. (Почему это так — отдельный большой вопрос, и я его сейчас не буду обсуждать). А язык не логика. Он оперирует понятиями, в которые всегда вносят вклад многочисленные предшествующие предикации - не всегда ответственные, а иногда совсем случайные.
Антипредикация во всяком случае работает
против случайности. Некоторым образом получается, что она работает и против
прошлого. Ведь прошлое не обязательно было необходимо. Может быть, оно было
случайно и само будущее получилось из него случайно. Впрочем, это уже совсем
незаконное расширение темы.
Выводы
Во-первых,
есть многомерный универсум смыслов. (Я не рассматриваю вопрос, откуда взялся
это универсум).
Во-вторых, я
предлагаю рассматривать каждое слово как список смысловых измерений. Те
смысловые измерения, вместе с их значениями, которые не проблематизируются, я
называю эйдосом
слова. Критерий, как узнать, что смысловое измерение входит в эйдос:
предикация в данном смысловом измерении воспринимается как тавтология (если
предицируется то значение, которое уже имеется) либо абсурд (если предицируется
противоположное). Если предикация содержательна, смысловое измерение не входит
в эйдос. Есть светлые измерения смысла, а есть темные. Значение в темных
измерениях предполагается, но напрямую о нем не известно.
Акты
предикации по светлым измерениям могут ввести в противоречие значения в темных
измерениях, если субъект имел в данном темном измерении одно значение, а
предикат (как слово) - другое. Появление такого противоречия побуждает мыслить.
Акт мысли, который выводит на свет темное измерение и отписывает данное
измерение от эйдоса слова, я предлагаю называть антипредикацией. В широком
смысле слова антипредикация - вид предикации. Эта операция относится к словам,
уменьшая в их эйдосах количество темных измерений. Косвенным образом она может
влиять на познание внешних объектов (денотатов этих слов).
Перспектива дальнейшей работы состоит в том, чтобы разобрать другие виды мыслительных актов и исследовать, как они создают смысл (слова, высказывания, умозаключения и так далее).
[1] Д.Деннетт, "Виды сознаний" (в печати).
[2] Видно, как сложно говорить о смысле, потому что этому мешает язык. Приходится сводить вместе слова объектного языка и мета-языка. Получаются страшные предложения типа "Смысл слова и значение слова зависят от значения слова "смысл" и смысла слова "значение"". Расставляемые интуитивно кавычки, по-видимому, надо трактовать как признак вхождения объектного языка в контекст мета-языка. Это проблема по существу бесконечная.
[3] Если я правильно понимаю, "точно измерить смысл" предлагал Лейбниц (у него была теория сведения языка к математике), а прояснял основания Ньютон (у него никакой собственной теории не было, это только домыслы, однако, мне кажется, вполне адекватные). Эти два философа между собой спорили о приоритете относительно открытия мат.анализа. Может быть, мое сопоставление имеет какое-то отношение к тому их противостоянию, а может быть, нет. Вообще-то, конечно, можно предположить так: немецкая культура - это культура вечности, без времени, а английская предполагает время. Впрочем, тут можно уйти далеко, сейчас я не буду это делать.
[4] Важно, конечно, чтобы их можно было как-то выразить. Но если есть некий смысл, для которого нет выражения, он все равно входит как измерение в универсум смыслов. Более того, часто даже нельзя поручиться, что ни у какого слова нет в этом измерении никакого значения. Иногда надо ввести некоторое "значение по умолчанию", которое имеют некоторые слова этом измерении.
[5] Пояснение для тех, для кого три предложения одинаковы: Альдебаран и Альтаир видны на той широте, где я нахожусь, а Альфа Центавра - нет. В следующем примере: мятлик и осока могут цвести, а хвощ - нет.
[6] Эта проблема подробно освещена в работе Б.Рассела "Исследование значения и истины", М., 1999. Правда, Аристотель, в отличие от Рассела, вероятно, не был бы согласен, что у единичной вещи может быть смысл. У нее, по Аристотелю, есть существование, как у первой сущности (об этом говорится в "Категориях"), но ее нельзя мыслить (об этом говориться в "Метафизике"). Смысл же, кажется, все же ближе связан с мыслимостью, нежели с существованием. В данном случае решить этот вопрос даже в применении к собственной теории я не могу. Мне кажется, что, действительно, у единичной вещи смысла скорее нет, чем есть; но я сильно подозреваю, что в конце, вероятно, окажется, что я ошибаюсь.
[7] Г. Фреге. Смысл и значение. Избранные работы. М., 1997. С. 31 сл. И его же: Мысль. Логическое исследование. Там же. С. 53.
[8] Для каждого подлежащего, конечно, возможен некоторый набор свойств. Эти свойства - это измерения, которые может иметь "сложное значение" данного подлежащего. Но не следует упускать из вида, что каждый акт предикации совершается в пространстве всех смыслов всего универсума! Поэтому этим актом, возможно, приписываются значения и по тем измерениям, которых вроде бы нет у данного подлежащего. Это очень интересный случай, который позже надо будет рассмотреть подробнее.
[9] Конечно, корректнее говоря, Альфа Центавра - это само по себе функция: тут функтор Альфа, а аргумент переменной - Центавр. Но это сейчас не существенно.
[10] Этого у Аристотеля не было, но это ясно. Качество можно гипостазировать и сделать некоей сущностью, имеющей, в свою очередь, предикаты. Многие философы протестовали против такой операции, утверждая, что она неправомерна. Для нас важнее, что речь идет о разных вещах: если качество - то это прилагательное, если сущность, то это существительное, а гипостазирование (переход из прилагательного в существительное и из качества в сущность) - другой вопрос.
[11] Сейчас я свела проблему неотъемлемых/отъемлемых качеств к вопросу об известности/неизвестности смысла слова. Конечно, это упрощение. Гносеологию и онтологию нельзя свести друг к другу. Вопрос о неотъемлемых качествах выводит к античной проблематике платонизма/аристотелизма: откуда берутся идеи? Есть что-то до человека, и тогда идеи - это познание других идей? Или до человека в идеальном мире ничего нет, и тогда идеи - это познание реальности, то есть множественности вариантов, не имеющих между собой ничего общего в корне? (Тогда что вообще общего есть между собой у отдельных предметов?) Однако сейчас невозможно углубляться в проблемы, которые волновали Платона и Аристотеля.
[12] Аристотель, Категории, Гл.12.
[13] Видно, что здесь встает проблема "общих" и "частных" измерений. Выше я писала, что измерения смысла различны по таксономической мощности (смыслы единичных понятий, общих и т.п.). Это, видимо, близкая проблема. "Цвет" - это общее измерение, у него возможно много значений: "красный", "желтый" и т.д. Есть еще частные, единичные измерения: "краснота", "желтизна". У них бывают только значения да/нет. Однако, по-видимому, таких частных измерений даже в одном общем бесконечно много.
[14] Онтогенетически они, по-видимому, изучаются. Каким образом они изучаются, если никто обычно не отдает себе отчет в том, что у слова вообще есть какое-то определение, какая-то совокупность свойств? Возможно, следует согласиться, что первоначальное словоупотребление - это, в общем, манипулирование словами как инструментами для достижения цели, без понимания того, как они работают и как устроены. С их неаккуратной работой связано много интересных следствий.
[15] Конечно, вопрос, кто является субъектом речи, не до конца однозначен. Есть процессы, которые происходят в социуме, в самом языке и так далее. Однако для тех целей, которые есть у меня, вполне достаточно считать субъектом человека
[16] Примерно то же, мне кажется, имел в виду Витгенштейн, когда писал о терапевтической функции философии. Только я думаю, что в терапевтических целях действует не только философия, а почти любое мышление.
[17] Выше я ставила вопрос, могут ли быть единичные предметы измерениями смысла. Я тогда написала: кажется, что нет, но возможно, что да. Здесь мы как раз имеем такой случай. Когда единичный предмет становится символом - как Ленин у Маяковского был символом коммунистической партии - то он уже точно может играть роль измерения смысла.